#p579520,Chuck написал(а):Да ты, "национал-предатель и иностранный агент", оказывается стихолюб.
ну а то..
мы, предатели и агенты, все такие 
#p579520,Chuck написал(а):Я всё-таки в глубине надеялся, что ты не совсем дура
#p579520,Chuck написал(а):Леонсио, тебе не кажется, что Лида просто дура?..
#p579526,Chuck написал(а):Я не знаю почему ты дура
БЕДНАЯ ЛИЗА
– Лиза, вы… вы, Лизочка, прелесть, – говорил я, сидя за столом многолюдного ресторана.
Модная Лиза, экстравагантная, красные ноготки на тонких пальцах, черное платье и красный длинный шарф. Ресницы касались лба. Глаза, огромные, изумленные, смотрели на меня с надеждой.
– Лиза, вы горящая головешка, нечаянно брошенная в мою жизнь! Это какое-то наваждение, какая-то страсть!..
Она тихо промолвила:
– Под силой страсти мы подразумеваем такую страсть, предмет которой так необходим для нашего счастья, что без обладания им жизнь кажется невыносимой. Гельвеций.
И глядя в мои остановившиеся глаза, добавила:
– Французский философ восемнадцатого века, эпоха Просвещения…
И засунула себе в рот ветку петрушки.
Я быстро наполнил наши бокалы шампанским и постарался перевести разговор в другое русло:
– Вы любите живопись, Лизочка? Вчера я был на выставке «Шедевры европейской…»
– Да, конечно, – перебила она. – Учиться можно только на шедеврах. Настоящий шедевр можно узнать по такому бесспорному признаку: в нем ничего нельзя изменить. Поль Валери.
Я нежно коснулся ее руки:
– Лиза, руки-то какие холодные! Замерзли? Нет? Наверное, сердце горячее? – спросил я, заглядывая ей в глаза.
– Схоластическое восприятие мира, – холодно отпарировала она. – Сердце? Наши сердца – высохшие ячейки. А любовь, друг мой, это зодчий вселенной.
Акции мои падали. Я мучительно напрягал свою память, припоминая, что читал в последнее время. Я хотел вспомнить хоть какого-нибудь писателя, но ничего кроме «Солнечный круг, небо вокруг» в голове не вертелось.
– Солнечный круг, небо вокруг, – сказал я.
Она зловеще-снисходительно улыбнулась:
– Лозунг Горация. Отважься быть разумным!
«Золотые слова», – подумал я и стал нервно шарить по карманам, ища спасительную сигарету. А она сидела, глядя на меня своими неподвижными глазами, и выклевывала с тарелки длинными тонкими пальцами то морковку, то горошек, отщипывала маленькие кусочки теплого калача.
Я закурил. «Сейчас или никогда! Дерзай!» – сказал я себе.
– Так вот, посмотрите в окно, Лизочка, как прекрасен этот мир… Посмотри… посмотри… Я хочу… Я хочу… чтобы, так сказать, день начинался и кончался тобой. Одиночество – страшная штука…
– Все талантливые люди одиноки.
Добрый человеческий голос неожиданно появившейся официантки вывел меня из оцепенения:
– Бифштексики можно подавать? Прожаренные или с кровью?
– С кровью, – сказала Лизонька.
Я испуганно посмотрел на нее и заказал себе коньяк. Сочувственно мне улыбаясь и очищая с ноготка оторвавшийся кусочек лака, она нежно пропела:
– Ах, вы эдакий эпикуреец! – Я пил рюмку за рюмкой. Постепенно стекались люди. Они шумели, разговаривали, смеялись!!! Я видел, как смотрели мужчины на мою спутницу. В голове стучало. Передо мной были уже две… три… четыре Лизы, и все они наперебой говорили потухшими голосами классиков.
– Напрасно вы мешаете коньяк с шампанским. Надо выбрать что-то одно, – как будто издалека звучал ее голос. – Умение различать необходимо для обладания наслаждением.
– Кто?! – угрожающе спросил я.
– Эпикур, Эпикур. Я неоэпикурейка, только не путайте меня с язычницей.
Теперь я уже понимал, что положение мое безнадежно.
Она, таинственно заглатывая орешки, вызывающе посмотрела на меня и, звякнув браслетиком, ехидно произнесла:
– Ум – это звучащая лишь в унисон струна. Лабрюйер.
– Чтобы день начинался и кончался тобой! – с отчаянием прорвалось у меня наружу. Затравленная память моя восстала, и я стал кричать:
– «Ум хорошо, а два – лучше!», «За твоим языком не поспеешь босиком!», «Знает и ворона, что нужна оборона!», «Сердце с перцем, душа с чесноком!»
– Вы просто пьяны, – жалобно начала она, оглядываясь по сторонам.
– Пьяный проспится, а дурак никогда! – кричал я в экстазе.
И в тот момент, когда она сложила губки, чтобы оскорбить меня пронзительной цитатой, я поднял рюмку коньяка и с наслаждением прочитал свои первые стихи:
Лиза, да ты просто дура!
Начиталась Эпикура!
Тут она взвизгнула, бросив на меня полный слез уничтожающий взгляд. Это был ее собственный голос, прекрасный и неповторимый. Я стоял, раскачиваясь, как матрос на палубе, с рюмкой в руке. И когда она была уже у дверей, не обращая внимания на посетителей, я крикнул:
– Завтра в пять позвоню! Лиза! Лизонька! Голос природы, которому мы внимаем, самый прекрасный голос в мире!
– Монтескье! – услышал я сзади. Передо мной стояла официантка, подавая счет.
