Там есть неплохие русские сайты.

Но у ШКОЛЬНОЙ дружбы есть одно преимущество: однокашники ТЕРПИМЕЕ к недостаткам друг друга.

1957-58. Десятый класс (3)

Но это еще полбеды. Беда же кроется в самом нравственном воспитании как таковом,
особенно, как в моем случае, совмещенном с воспитанием религиозным. Суть последнего состоит в абсолютном СТРАХЕ: что некто постоянно наблюдает за твоим поведением и от этого всевидящего ока тебе никуда не спрятаться! Поэтому даже сугубо индивидуальные искусственные способы удовлеторвения сексуальной потребности сопровождаются страхом и ночными кошмарами наказания. И даже несмотря на то, что я перестал быть верующим в 14 лет, подсознательно Страх Божий продолжал меня преследовать еще долгие годы.

В сходном положении оказался и мой друг из параллельного класса Стасик Тарасенко. Даже со мной он боялся говорить об онанизме откровенно, но давал понять, что от этого он очень страдает. Окончательно проблема нравственности онанизма была теоретически решена мною многие годы спустя с помощью концепции естественных прав человека. В самом деле, почему кому-то, хоть самому Богу, должно быть обвинительное дело до моих сугубо ЛИЧНЫХ интересов, не имеющих никакого отношения к другим людям?! Да пошли вы все к черту!..

В восьмом классе при обыске моего портфеля отчим нашел в нем тетрадь с моими порнографическими рисунками. «Вот, посмотри, чем занимается твой сын», – сказал он, показывая тетрадь маме. Но мама не сказала ни слова и унизить меня в ее глазах отчиму не удалось... (Поэтому в портфели наших детей мы c Соней за всю жизнь не лазили НИ РАЗУ! И я этим очень горжусь.)

Проблема свободы секса была кардинально решена молодежью в одном матерном стихотворении, ходившем в то время и которое тогда я считал вульгарным:

Двадцать пятого числа
Люда с улицы пришла.
Стала спать она ложиться –
Что-то в ж... шевелится.
– Ах, ты, с..., ах, ты б...,
Ты кому дала е...?
– Не твое, мамаша, дело,
Не твоя п.... терпела –
Я ж свой черный чемодан
Кому хочу, тому и дам!

Да, песня хулиганская, но в ней заложен социальный протест – дети, как смогли, ответили трусливым взрослым!..

***
Вечером 1 января 1958 года мы классом решили отметить Новый год у Лейды Коган. Вот только почему-то так бледно: я ничего не могу вспомнить о вечеринке! За исключением одного: своего раздавленного состояния. Было ощущение, что в великом походе по Жизни я подвернул ногу и меня все оставили сидеть на обочине. Хотя вроде бы никто меня и не предавал (не считая пташки Зюзиной). Но, как говорил герой одного моего рассказа, душой прислониться было не к кому...

***
Интересно, что с седьмого по десятый классы я длинными отрезками времени дружил в одноклассниками Юрой Кротовым и Вовой Зубовым (Царство ему Небесное!).

Кротовы жили на берегу реки в крохотном, не более 30 кв.м, дощатом домике, но зато своем и с видом на Серебрянку! А главное, у них было чудо цивилизации – телевизор! Правда, с крошечным, размером с ладонь, экраном и огромной линзой для его увеличения. Но, имея отвращение к халяве, я, кажется, так ни разу его и не посмотрел.

А Зубовы жили в Зеленом городке на продолжении нашей улицы на противоположном конце города за четыре километра от нас. Вовкин отец был военным, и родители практически не находились дома. У Вовки было много разных технических штучек, и мы с ним даже что-то вытворяли. Но что именно, теперь так и останется ТАМ...

4 января я получил из фотоателье свое визитное фото от 25 декабря. По причине больших ушей я считал себя уродиной и полагал, что лишь по этой причине ни одна девушка не обращает на меня внимание. Фотография показалась мне удовлетворительной, и я подарил ее своим дамам ума и сердца – Солдатовой и Перетрутовой.

Но вскорее дела сердечные отошли на второй план – я входил в третью четверть десятого класса. Входил теперь уже в полностью чуждый мне мир. В классе у меня остался лишь один близкий человек – Валерка Зеленый. Свою меланхолию я распространил и на него, и мы стали прогуливать уроки. По крупному...

Собираясь «в школу», мы брали с собой побольше еды, спички, веревки, ножи. Дойдя до оврага, мы круто поворачивали вправо и уходили на Красноармейское шоссе. Через два с небольшим километра мы сворачивали в лес: обычно нашей целью была группа мелких озер в северо-восточном углу колхозного поля напротив санатория ЦК «Пушкино». (Ныне на месте этого поля построен коттеджевый поселок «Чистые пруды».)

Озера находились на расстоянии метров трехсот от дороги. Пройти к ним в ботиночках по пояс в снегу – удовольствие не из лучших. Поэтому начитавшиеся всяких робинзонад и охотничьей литературы мы изготовили из лап растущих вблизи дороги молодых елок снегоступы – плоские и очень широкие веники. И вот, привязав снегоступы к ботинкам, мы топали в них по глубокому снегу до озер.

Ну а на озере – гуляй, рванина! – расчистили полянку, развели костерок, изготовили сиденья из лапника и травы и... кум королю! Шашлычок из черного хлеба да с печеной картошечкой! Эх! Кажется, и табачок уже регулярно был... Короче – свобода! И не доходило до сознания, что такая свободы уводит в омут...

К концу марта стало веселее: появились проталины и пошел березовый сок. Голова хмелела от воли. Озера с примыкающим к ним сосново-елово-березовым лесом был окружены ирригационным рвом, который при таянии снега превращался в труднопроходимую реку. Так что на «остров счастья» нам пришлось делать переправы. Забавой было вырезание на стволах берез своих инициалов. Они сохранялись долгие года. Но при посещении озер через 47 лет я ни одной надписи уже не нашел – как в душу плюнули...

Когда снег почти сошел, мы несколько раз ходили и на Новодеревенские озера. Добравшись до ирригационной канавы метрах в трехстах от озер, мы по ее насыпи шли к озерам. На насыпи, высотой в полметра–метр и шириной метра в два, кое-где росли березки и двадцатилетние сосны. Под одной из них, недалеко от озера, мы и устраивались. Везде еще было сыро, но на вершине насыпи – уже сухо. С насыпи открывался вид на солнечный простор на километр и более: на поле, окаймленное лесом, Ярославское шоссе, на мой поселок Дзержинец, на Новодеревенскую школу... Мы разводили костерок из труднонаходимых веток, пили волю и запахи весны и на какое-то время были вне опостылевшего общества...

А в апреле мы с Валеркой раза два совершили прогулку вдоль железной дороги от Пушкина до Тарасовки. Прямо вплотную к станции Мамонтовская с двух сторон примыкали две роскошных старинных дачи, огражденные решетчатым забором. И здесь я уидел настоящее и давно забытое чудо: склоны дачных участков, спускающиеся к платформам, были покрыты большими густыми кустами... черники! На правой (по направлению к Москве) стороне она росла и за пределами дачи. Когда-то ее было полно и в пушкинских лесах, но потом она по непонятной причине исчезла...

Странно, что школе было наплевать на наши прогулы, а родители ни о чем не догадывались. А между тем наступал час расплаты. Почти все четвертные оценки за третью и четвертую четверть у меня были двойки. Следовательно, и почти все (5 или 6) годовые оказались двойками. Наступила пора выпускных экзаменов.

Окончание следует.

Но все остальные одноклассницы оказались умницами. На мое счастье...

1957-58. Десятый класс (4)

И вот в этот момент я почувствовал себя полностью вычеркнутым из жизни! Одноклассники как-то переживали, обсуждали свое будущее. Лишь со мной, отрезанным ломтем, никто ни о чем не говорил и ничего не обсуждал. Меня НЕ БЫЛО. И тут я «проснулся»! Меня охватила злость – на жизнь и на школу. Презрение к ним было столь велико, что я решил всем отомстить и доказать, что не лыком шит. И почувствовал я в себе силу великую...

За точные науки я был спокоен. Чего я не смог бы осились чисто физически, так это за четыре дня выучить немецкий язык. И... битва началась!..

Все точные науки я уверенно и нахраписто сдал на отлично. Даже русский сдал на отлично. За немецкий я получил четыре, а что за сочинение – не помню, кажется, пять. Не помню также, обсуждал ли кто-нибудь мои успехи, но я существенно исправил свое безнадежное положение: в аттестате у меня вышли почти одни четверки, хотя для дальнейшей борьбы – для поступления в университет – это был плохой аттестат, ибо при очень высоком конкурсе учитывался его средний балл.

А между тем, ШКОЛА КОНЧИЛАСЬ!!! И в третий раз я ощутил колоссальный перелом жизни! Я не знаю случая, чтобы кто-нибудь еще так остро переживал этот момент. И ведь не убивали, и даже не наказывали. Но школа КОН-ЧИ-ЛАСЬ! Необратимо, невозвратимо! Для меня это по сути означало смерть. Да, на другой день началась новая жизнь, но ТОЙ-то больше НЕТ!!! Хоть волком вой! Оно не было бы так больно, если бы в школе сложилось БРАТСТВО. Но его не было. Каждый пошел СВОЕЙ дорогой. Пойти в науку имели намерение лишь двое: наш комсорг Валера Кудрявцев, он собрался в физтех, да Коля Зубрилин, детдомовец, он пошел в МИФИ. Университет не прельстил никого...

Я ожидал, что вместе со мной на физфак будет поступать Валя Щукина (и, кажется, она хотела было поступать на мехмат, но в последний момент дала отбой), и тогда, если бы она пошла на кооперацию со мной, мы наверняка бы горы свернули. Но она собралась на «спокойное» будущее – в финансовый институт. И потому я повис в полном вакууме...

После последнего выпускного экзамена я решил вернуться домой не стандартно: по зимнему пути, через широкое, метров в сто, Серебрянское водохранилище. Портфель, одежду и обувь я положил на голову и привязал ремнем. И... благополучно переплыл-таки реку...

К окончанию школы мама подарила мне превосходную обновку – пиджак (возможно, он еще цел). Мы с ней купили его в комиссионке на 40 рублей (для нас это были большие деньги!). Пиджак был английского производства и высочайшего качества. А главное, и пошит будто на меня! Так что несмотря на огромные уши я стал сам себе даже нравиться...

А числа 25 июня был выпускной бал. Он проходил в парке ШУКСа (Школа усовершенствования командного состава, кажется, пожарников) в Мамонтовке. К ребячьей компании я не примкнул, к девчачьей тем более. Я ходил по парку один и тосковал. Несколько раз разыскивал девчонок, наблюдал за ними и... мысленно прощался с ними. А ведь я их всех понемногу любил. И всю жизнь!..

Вообще-то, какое-то братство в классе было. Его центром являлись Валера Кудрявцев и классный руководитель Галина Михайловна. В него входили еще человек семь. Судя по всему, это была теплая компания, но что их сплачивало, я не знаю и по сей день. Во всяком случае меня они к себе не приглашали. Эта компания просуществовала и много лет после окончания школы...

В мае в школу пришел фотограф, чтобы сделать фотографию всего выпуска – а это человек под двести! Фотография форматом больше, чем А3, получилась весьма хорошего качества. Берег я ее, как зеницу ока. И, тем не менее, именно такие вещи почему-то и пропадают. Готовясь к переезду из пригорода Парижа в далекие Ланды (посередине между Бордо и Испанией), я с большой предосторожностью упаковал и фотографию, и весь чудом сохранившийся большой архив фотопленок. Но... в Ландах ничего этого я не обнаружил! (А незадолго до этого, вдобавок ко всему, воры унесли из дома всю электронику с большим видеоархивом!)

При выезде из страны в 1962 году нам не разрешили взять с собой НИ одной фтографии. Но после краха СССР жена моего брата Николая Валя привезла нам старые фотографии. И они стали главным утешением от ностальгии.

После 2000-го года мне удалось установить контакты с некоторыми одноклассниками. Но на мою просьбу прислать старые фотографии ответила лишь Нина Дементьева. К сожалению, общешкольную фотографию она себе не приобретала...

Во Франции я подружился с замечательным человеком Анатолием Максимовым, сыном русских эмигрантов, застигнутых революцией в Болгарии, где он и родился. Там же он окончил и русскую гимназию. Судьбы разбросала его однокашников по разным континетам – Европа, Южная Америка, Австралия... Но до самой смерти Анатолия в 2007 году он тесно общался со ВСЕМИ своими одноклассниками! Тот редкий случай, когда я кому-то ЗАВИДОВАЛ.

А ведь ТОЖЕ русские! Правда, несколько иной, истребляемой огнем и мечом, раскраски. И я со своей любовью к детству и со своей «загадочной русской душой» влился не в круг своих одноклассников, а в сообщество однокашников бывших русских гимназистов в Болгарии. Мы легко нашли общий язык и любили друг друга через нашу любовь к нашему школьному детству. Анатолий был на 21 год старше меня, но мы не замечали разницы в возрасте. Судьба нас объединила как бы снова за одной партой: он стал Председателем Союза русских инженеров во Франции, я – его Ученый скретарь...

Вообще, я безмерно поражен тем, что сегодня в мире вездесущего Интернета из более чем 250 моих одноклассников разных лет никто не ищет своих однокашников из детства, никто не копается в воспоминаниях! Нет, я этого просто не понимаю. Из огромного выпуска лишь четверо пришли на сайт Одноклассники...

Далекое прошлое ценно тем, что о нем можно говорить ОТКРОВЕННО – никто тебя не догонит, не ударит! И кто-то должен говорить о жизни откровенно – иначе неоткуда
черпать истину жизни. В своих воспоминаниях я описал массу типичных ошибок, которые допускают дети и взрослые. Так что мои воспоминания – это не развлекательное чтиво, а связь между прошлым и будущим. И имя этой связи – любовь.

***
Итак, школа кончилась! А вместе с нею почти в 17 лет умер и я, ТОТ я. Не считая штук семи нелюдей, все встретившиеся в эти годы на моем пути люди навсегда останутся для меня святыми. Я люблю вас, ЛЮДИ! На эту мою любовь ответил лишь один человек – бывшая соседка тетя Аня. Эта женщина, которую я считал самым посредственным обывателем, разрыдалась, когда мы встретились в 2001 году. Она разрыдалась лишь потому, что я пришел оттуда, из трудного, но милого ПРОШЛОГО!..

...Снегом заметает наше былое. Для большинства пушкинцев город оказался перевалочной прописочной базой на пути из глубинки в Москву. Все мои одноклассники давным давно перехали кто в Мытищи, кто в Лось, а кто еще ближе к центру столицы. А несколько лет тому назад ликвидировали и саму школу №3...

***
P.S. Но одна вещь меня не отпускает. Это – ВРЕМЯ: Прошлое, Настоящее и Будущее. Можно сойти с ума, но даже вчерашний день уже не вернуть! Сегодня ВСЁ вчерашнее уже изменилось, уже другое: другая погода, вчерашний суп прокис, вчерашний друг стал врагом или наооборот... Да и Сегодня – это всего лишь миг, только миг, который проскакивает между пальцев и через мгновенье ты его уже не поймаешь! Я схожу с ума, понимая, что половина одноклассников уже ТАМ. Ребята, ну как же так?! Мы не только не договорили, но даже не начали разговор а САМОМ главном: для ЧЕГО было ВСЁ это, для чего была ШКОЛА? Ну не для того же, чтобы остаться чужими и уйти в никуда!

А в ответ тишина – корабль ушел, и только волны стучались безответно в берега...

Конец
==============
Фото: На лодочной станции. Июнь, 1958 г.

Их много похожих. Это сборники афоризмов. Ту, что читал я, была 56-62 годов издания. Но я не со всеми мыслями соглашался.

Да, одну гениальную девушку знал. Она была развитее меня во всем. И даже мне симпатизировала. Но... я от нее ушел - у нее очень плохо пахло изо рта. И пересилить это я не смог. Каюсь...

Но я уже такое не читаю... Поздно...

Это является частью моего быта. Ну естественно, еще еда, стирка, гигиена моей девочки... Хочется писАть, а времени мало...

Уже нет. Но интуитивно да.