1956-57. Девятый класс (2)

...Был конец октября со сказочным бабьем летом. Солнце и теплынь. И почему-то после школы я пошел не домой, а на станцию, причем по улице Горкого, по левой стороне. И вот перед пересечением с Писаревской я увидел ЕЕ. От мгновенной влюбленности у меня чуть ноги не подкосились! Психика человека обладает тем свойством, что после влюбленности объект внимания становится фантастически красивым и все в нем обожествляется. (А поскольку на чувства память у меня превосходная,  то и сейчас я все вижу как наяву!) На голове у нее был обалденный оранжевый берет. Но как он на ней сидел! Не кокетливо-игриво, а именно очаровательно и с достоинством! Как шапка на Неизвестной в известной картине И.Крамского...

Не исключено, конечно, что это была игра моего воображения, но этим беретом я был сражен наповал. Уже потом я обратил внимание на лицо: оно было прекрасно и выдавало принадлежность ее владельца к благородному сословию. (Я не ошибся: отец Вадим Николаевич Перетрутов был геологом, а мать Валентина Николаевна – начитанная и высококультурная женщина.) Ну и, конечно, ее оригинальная журавлиная походка (о чем она и сама знала). На ней было легкое пальтецо в крупную желто-коричневую клетку. Она шагала в нашу школу, ибо других в округе не было...

Но опять же, у меня даже мысли не возникло подойти и завязать хоть какой-нибудь диалог (к которому я, естественно, совершенно не был готов). Я даже не осмелился пойти за ней и убедиться, что она идет именно в мою, Третью школу. По-моему, я так с отвисшей челюстью и стоял, пока она не скрылась из виду... Еще раз я случайно ее увидел где-то через неделю. Перед уходом домой я выглянул из окна своего второго этажа и... увидел перед входом в школу ЕЕ! А следующая встреча произойдет, увы, уже не скоро...

Меня не смущает, что я мог быть влюблен одновременно в нескольких девочек, ибо знакомств, а тем более каких-то реальных отношений ни с кем из них не было. Свою влюбленность я выливал на изящные, но незначительные поделки – вырезание из бумаги снежинок и из хрупкого классного мела микрозамков. Не помню, дарил ли я кому-нибудь сказочные замки, но ажурные снежинки тайком вкладывал в портфели.

Одна снежиночная история запомнилась основательно. Нинин дом стоял на продолжении моей улицы, но уже сразу за рекой. А между забором участка и рекой было весьма топкое болото. Так что любоваться ее стареньким домом и фантазировать о том, чем она занимается, я мог лишь издалека, с тропы на своем берегу. И вот перед Новый годом мне захотелось подарить ей красивую снежинку. Втихаря. Погода была пасмурная, шел редкий сенжок. Подойти к дому через калитку я не осмеливался, и потому, глотая слюни, ходил по тропе, намереваясь пробраться по глубокому снегу до ее забора, перелезть через него и положить снежинку на крыльце перед входной дверью. Сердце заходилось от страха и стыда за возможное обнаружение. Но операция «Ы» мне удалась. К сожалению, на этом моя несостоявшаяся любовь к Нине и закончилась. Навсегда...

А ведь, казалось бы – это ТЕПЕРЬ, спустя 60 лет! – чего проще: прийти, постучаться в дверь, поздравить всех в доме с праздником, вручить скромный подарок и тихо уйти. И была бы Нина, а вместе с нею и ее родители, и сестренка, и брат МОИМИ. Но меня этому никто НЕ научил. А дважды в одну и ту же реку не зайдешь!..

В нашем классе были две компании друзей. Одна – вокруг комсорга Валеры Кудрявцева и классного руководителя Галины Михайловны (и потому, как мне казалось, с некоторым административно-патриотическим душком), которая меня просто не замечала. Другая – не очень заметно вокруг Бори Никифорова (по прозвищу Кефиров) и Пашки Арвачева (обоих уже нет). С этими ребятами-романтиками мне было комфортнее, хотя с ними я бывал редко. Была в компании и Борина девушка Люба. Она она училась в седьмом классе и выглядела – и внешне, и поведенчески – на два года старше. Тогда такая большая разница в возрасте мне казалась ненормальной...

***
…Помню себя в московском букинистическом магазине. Народу – не протолкнуться. Под стеклянной витриной среди прочего вижу книгу «Исчисление бесконечно малых», кажется, Привалова. Прошу показать. Понимаю, что первые страницы могу осилить без посторонней помощи. Покупаю. Первая в моей жизни книга по высшей математике – из неведомого мне завораживающего мира…

Часто и подолгу торчу в Пушкинской библиотеке. Пытаюсь читать «Элиаду» Гомера, «Капитал» Маркса, Гегеля. Но потрясен невозможностью понять написанное русским (!!!) языком! Много позже я пойму, что точно так же большинству людей остаются недоступными не только науки, но по существу ВСЁ, при этом они не испытывают от этого никакого душевного дискомфорта! Для меня же это явилось самым сильным унижением за всю мою жизнь! И я поставил себе цель освободиться от непонимания!..

А тут еще такая подначка: какая-то пигалица (по росту) на моих глазах берет на дом брошюру по числовым рядам! Я просто отпал, а когда она ушла, я спросил у библиотекарши, кто такая. Та назвала имя и фамилию – Нина Бочкова. Позже я увидел эту фамилию на почетном стенде в своей Третьей школе: Золотая медалистка, однако имя было другое – значит, сестра. А спустя какое-то время я встретил Нину в школе – она училась в десятом классе. Но заговорить с ней я смог только через два года, уже после окончания школы…

***
В ноябре я, как и ежегодно, заболел воспалением легких. Отлеживался дома. И вдруг ко мне пришли две одноклассницы! Проведать. Как луч в темном царстве! За всю мою (предыдущую) жизнь никто не уделял мне внимания. Пусть и по поручению классного руководителя Галины Михайловны, но все равно это было чертовски тепло и радостно! (Интересно, сохранилась ли эта традиция?) А я так растерялся, что и не сообразил тепло отблагодарить девчонок. В тот день они стали для меня такими милыми…

***
А на втором этаже, на мансарде, шло тихое убийство: Надя Скобцова в девичестве Собакина, мать Юры и Милы Фарбер, вышедшая фиктивно замуж за нашего соседа Авраама, инженера на пенсии (за последний год сильно сдавшего умом), делала все, чтобы свести старика в могилу и стать единоличной хозяйкой его комнаты. С этой задачей Скобцова справилась месяцев за пять, и у меня появились новые соседи – Фарберы. До этого они ютились в шестиметровой комнате на другом конце поселка; теперь же они поимели 20-метровую комнату на мансарде с 16-метровой террасой.

Следующей целью Надя Скобцова поставила себе заполучить огород под картошку. Земля же вокруг дома уже была распределена между жильцами, поэтому у кого-то нужно было ее урезать. А больше всего земли было у нас, и потому началась война, закончившаяся быстрой победой Скобцовой: мои родители уступили ей четверть участка. Потом начались войны за сараи, за столбы для бельевой веревки и т.д.

Люда Фарбер, ее дочь, была мне ровесница и училась когда-то со мной в Новодеревенской школе. У нее был сильнейший порок сердца, так что и в школе, и особенно во время скандалов она часто впадала в обморок. За войну своей матери за «место под солнцем» Люда расплачивалась здоровьем.

Не способствовала эта война и моим отношениям с Людой. Как девушка она меня не интересовала, но человеком она была небезынтересным. Как и я, она, как губка, впитывала преподносимые в начальной школе высокие нравственные ценности. Продолжать учебу после начальной школы она пошла во Вторую школу (в селе Пушкино). Что она делала, когда я учился в девятом классе, не знаю. Но в этот период она каким-то образом подружилась с моей зазнобой Ниной Дементьевой и они вместе увлекались чтением и обсуждением литературной классики.

Юра Фарбер был на год моложе меня и своей сестры. Из-за войны наших родителей я не сблизился и с ним, и потому мы общались спорадически. Однажды зашел разговор о Нине. Оказалось, что Люся и Нина – подруги! И я сказал ему о своих симпатиях к Нине. «Это что, – ответил он, –  посмотрел бы ты на ее сестру-красавицу Лену! Правда, она еще первоклашка...» Действительно, когда через несколько дней я увидел Лену, выходящую из калитки своего дома, то был поражен ее необычайно гармоничной красотой. Но, похоже, Юра тоже считал, что тот, кто ему нравится, не для него…

Юра был человекам мрачным. Он рано возненавидел советскую действительность, но так и остался диссидентом-одиночкой и этим вызывал настороженное отношение к себе с моей стороны. Свою антисоветскую позицию он выразил кратко: советская власть – это ДИКТАТУРА. Через пять лет он отвергнет предложение КГБ «стучать» на нас. А еще через десять лет он останется с двумя дочерьми на руках – его жена-украинка (с которой он сошелся во время прохождения военной службы на Украине), с не уравновешенной психикой, выбросится из окна девятого этажа...

Продолжение следует.
=================
На фото (из архива Нины Дементьевой): В лодке на Серебрянке: Нина Дементьева, Боря Некифоров и Наташа Бурмистрова. Приблизительно 1956 г.

Веzet-мир!