Если бы они кайфовали от деления, то доделились бы до атомов...

1950-51. Школьные годы. 3-й класс (2)

Однажды у нас были занятия совместно с параллельным третьм классом, в котором училась далекая и загадочная соседка Таня Иванова, с лунообразным личиком, и еще пять-семь ребят из поселка Лесного, в котором жили коминтерновские ветераны. Одна из коминтерновских девочек, красавица, кажется, по имени Лена Кошелева, сидела передо мной. Но я, восхищенный ее прелестью, четко понимал, что это закрытая для меня, деревенского невежды, культурная среда, а потому всякие поползновения к симпатии отсекал даже в воображении.

Поселок Лесной находился на Красноармейском шоссе (напротив санатория ЦК «Пушкино»). Зимой от школы до Лесного по новодеревенскому колхозному полю и затем по лесу протаптывалась пустынная километровая тропка. В тот день на улице была пурга, и учительница попросила нас, дзержинских (меня, Вовку и Сережку), после вечерних занятий проводить «комминтерновцев» до Лесного. Непонятно, как в темноте мы не сбились с пути. К тому же, в Лесной-то мы шли вдесятером, а обратно – только втроем и по совершенно занесенной тропинке…

Зима 1950/51 годов была снежной – с высотой снега где-нибудь с метр, а возле дома, по обе стороны очищаемых дорожек, его высота доходила и до полутора-двух метров. В оттепель мы с ребятами скатывали снежные шары и складывали их в два слоя. Когда гора плотного снега достигла полутораметровой высоты, мы лопатами делали в ней множество проходов и комнат. Это был хороший первый практикум по рытью пещер и туннелей…

С приближением весны по краю шиферных крыш стали образовываться сосульки, иногда до полутора метров длины. И это было необыкновенно красиво! Вовка-Щелгач хрумкал их, как мороженое – и никаких тебе простуд! Я же при наших харчах и без сосулек-то постоянно простуживался – то ангина, то воспаление легких. И в этих случаях меня радикально спасал отчим. Он делал мне качественные согревающие водочные компрессы. Но скорейшее выздоровление происходило от скипидарной мази. Иногда он ставил мне и банки, и тогда я надолго становился похожим на пантеру…

Приблизительно, то же самое (за отсутствием иных средств) прописывала мне и детский врач Шейнина. Эта кроткая, ангельская еврейская женщина была совсем из другого – интеллигентного – мира, и они с отчимом как-то по-особенному культурно общались на непонятные мне темы. А спустя многие годы она же будет лечить и наших детей…

Сейчас, из окна старости, я совершенно иначе смотрю на судьбу нелюбимого отчима. Друзей, с которыми он постоянно подержавал бы общение, у него не было. И был лишь один человек, с которым он мог общаться сколько угодно, – его ровесница или даже старше немка Анна Францевна, которая в суровую для нас зиму 1946-47 годов отдала на растопку часть своей раритетной исторической библиотеки. Помню, что изредка он ходил к ней также специально для неведомого мне общения...

***
Все знают, что для детей нет большей радости, чем отмена занятий в школе. Для меня это тоже не было исключением, ибо школа (с этой учительницей) несколько напрягала. И когда однажды из-за сильных морозов занятия отменили, я просто ликовал от радости! На душе была какая-то удивительная легкость – это как птицу выпустить из клетки на волю. Конечно, пришлось сидеть дома, но, несмотря на замерзшие стекла на обеих рамах, солнечный свет, ввиду большого размера окон, все равно заливал комнату. Было тихо, тепло, светло и уютно…

Среди всех детей в классе я считал себя наименее обеспеченным: была нехватка мяса, молока и сахара, вся одежда была в заплатах… Поэтому, когда педсовет школы решил однажды оказать Лиде Ковалевской материальную помощь (200 «сталинских» рублей) на покупку школьной формы, я почувствовал некоторую обиду – правда, быстро подавленную внутренней гордостью… (Сегодня я, кажется, догадываюсь, почему меня не считали самым малообеспеченным: у нас было две (!) комнаты да еще какая-то канцелярская мебель – стол, стулья и диван...)

Все дети в классе по очереди оставались после занятий для уборки в классе. И вот однажды в процессе такой уборки я нашел в одной из парт... забытый кем-то из комминтерновских детей завернутый в газету большой бутерброд с маслом. Сам я на перекус ничего в школу не брал и никогда не глядел в рот тем, кто жевал на перемене. Для меня тема перекуса была как бы не существующей. (Увильнуть от этой темы я не смог лишь однажды – когда в седьмом или восьмом классе при поездке на какое-то мероприятие в Москву все дети купили себе сливочное мороженое, а у меня не было денег даже на простое молочное…)

А тут целый бутерброд! Да не с маргарином, а с настоящим душистым сливочным маслом! На радостях я быстро закончил уборку класса и поспешил домой – обрадовать родителей своей находкой. Деликатес поделили на всех, и у нас был праздничный ужин…

***
В моем детстве и родители, и учителя стеснялись разговаривать с детьми на тему секса, и бедные дети узнавали об этом в основном в подворотне – от «более опытных» сверстников. История, о которой я расскажу, могла бы иметь сегодня самые печальные последствия.

…Однажды, в мягкий февральский вечер меня вдруг дернуло прогуляться вдоль нашей улицы по тропке, игравшей роль тротуара вдоль главной дороги. Проходя мимо второго фонарного столба, отстоявшего от тропы всего на полшага, я увидел, что вплотную к нему и чуть ли не по колено в снегу стояла парочка. Через час на обратном пути я опять прошел мимо той же парочки, казалось бы, приклеенной к столбу. А утром на снегу возле столба я увидел с десяток использованных презервативов (слово, которое в наше время произносить вслух считалось неприличным; покупая их при мне в аптеке, отчим называл их каким-то условным витиеватым словечком, чтоб я не догадался, о чем речь; нет, взрослые все-таки тупые!)…

В то утро все наши ребята, человек пять-шесть, собрались у Юрки Дементьева из дома напротив. Разговор быстро перешел на тему секса... И я, как когда-то тремя годами раньше, решил отколоть хохму. Мигом сбегав к столбу, я принес те самые презервативы. И вот, слегка сполоснув их холодной водой, мы, раздухарившись, стали эти презервативы... надувать!..

Думаю, однако, что с тех пор в вопросе полового воспитания мало что изменилось. Ругаться отборным матом – это пожалуйста, это «круто»! А вот рассказать своим малым детям о таких опасных «игрушках», как использованный презерватив, которыми усыпаны все скверы и парки, смелости, увы, не хватает… К счастью, в моем детстве вирус СПИДа еще не был известен, но перспектива остаться без носа была вполне реальной. Однако ж пронесло…

Кстати, пятилетние дети самым нормальным, здоровым образом усваивают знания о процессе деторождения и опасностях секса. И я думаю, что большинство родителей, чьи дети заразились СПИДом, кусают себе локти оттого, что не дали своим детям в раннем возрасте необходимых знаний из сферы половой жизни, не научили их защищаться от сексуальных домогательств и быть ответственными за свои поступки…

***
Мама в это время работала уборщицей в большом продовольственном магазине №6, что находился недалеко от станции Пушкино. Однажды я пришел к ней на работу (кажется, поругался с отчимом). Запомнился рыбный отдел: чуть ли не пять-семь разных сельдей в бочках (в том числе аральская и азовская) да плюс к ним хамса и килька. А еще – камчатские крабы в банках, копченая треска по 5 руб. 60 коп. («сталинскими») да два-три вида овощных консервов. Для полноты ассортимента следует сказать также и о соли – крупной, серого цвета…

Несмотря на полуголодную жизнь, я, к своему сегодняшнему стыду, позволял себе кочевряжиться с едой: вылавливал из супа жареные лук и морковь и не любил постную гречневую кашу-размазню. От этой дурной привычки я освободился лишь к окончанию школы. Еще (после рассказов учительницы о микробах) я был весьма брезгливым: выпить воды из кружки после кого-то не мог. Привычка так и осталась на всю жизнь, но после школы я научился усилием воли нейтрализовать свою брезгливость. Правда, если волю слегка «приподнять», то из-под нее виднелись «ослиные уши»…

Продолжение следует.
=================
На фото: 1953 г. Новодеревенское поле. Снято с точки, где Красноармейское шоссе вливается в Новую Ярославку в сторону Ярославля. Впереди метрах в 50 за опушкой леса был высокий забор поселка коминтерновцев с дырой для школьников. На фото: я, сестра Зина, тетя Люба, вдова дяди Алексея Марья Николаевна и сестра Катя.

Когда я в 17 лет планировал свою жизнь, то ориентировался на творческий путь до 60 лет, затем 10-20 лет на уход за немощными родителями, и лишь потом пожить на халяву (если повезет). У меня на халяву получаются пока только воспоминаия.

В детстве я считал себя обделенным, что не жил в Москве. А теперь все наоборот.
Воспоминания больше трогают того, у кого была похожая история.

Но да, сейчас я живу ТАМ!

С паршивой овцы хоть шерсти клок! /Это я о степени использования моего информационного багажа./
30 лет лежат мертвым грузом множество открытий и тысячи крупных изобретений. Целая вселенная!
Никому ничего не нужно!.. Смешная цивилизация...

Теперь я на всё смеюсь!..

На миллиарадеров невозможно выйти.

В Ландах (у нас) они чувствуют себя дома - крепкие!