Моя Троя. Реквием по русскому народу
/ Окончание/

И было в моем народе еще одно феноменальное свойство: он обладал развитой системой чувств, многим из которых для их проявления в городских условиях просто не было и нет никакой возможности. Лично меня гены, ненавязчивая бабушкина любовь и близость к природе наделили запредельной гаммой чувств, к тому же одновременно с тонким обонянием. Поэтому я буду стараться не притягивать их к оценке окружавших меня людей.

Вообще-то описывать чувства объективно практически невозможно: нельзя забраться в психику другого человека и приложить его и свои чувства к одной и той же шкале. О чувствах можно судить лишь по реакции человека при созерцании схожих явлений и событий. На эту тему мне особенно запомнился пример из своей семейной жизни. В марте 2006 года мы с женой (тоже из «дярёвни») смотрели передачу «Играй, гармонь!». Выпуск был посвящен Тульской области. И вот когда на экране пошел зимний вид из окна машиниста поезда на закругление пути, окаймленного лесом, у нас с женой одновременно хлынули слезы из глаз...

На самом деле механизм для соизмерения чувств существует – это музыка, песни. А моя родня вся без исключения была певчей, у всех был музыкальный слух. Да и у всех деревенских он был отличный. Конечно, встречались песни и с идеологической подоплекой, но почему-то эта подоплека у всех пролетала мимо ушей, над ней не задумывались, а отдавались мелодии. Мелодия приклеивалась к событию и становилась его обозначением. Если событие было трогательным, то и приклеенная к нему мелодия становилась красивой.

Веселые, ухарские песни составляли не более пятой части застольного репертуара, остальные были тоскливыми или трагическими, наполненными острым чувством сострадания к обездоленным героям. А таковыми являлись половина русских народных песен. Невозможно себе представить, чтобы современная молодежь, да и вообще городские жители, запели бы после второй, например, «По диким степям Забайкалья». И даже мой отчим, казалось бы, бесчувственный солдафон (хотя и из деревни, но вымуштрованный в начале Первой мировой на военной подготовке), когда запевал певшуюся в окопах «Транствааль, Транствааль, страна моя..», всегда пускал слезу...

Стоит отметить, что до 1956-го пьянства в деревне не было. К рюмке прикладывались лишь по праздникам. Гнать самогонку начали с 56-го. Ребята, уходившие в армию, в деревню не возвращались. Население стало быстро стареть, особенно с получением права сбежать из деревни. Деградация деревни (как сегодня города) происходила прямо на глазах. Ответственность, разум и совесть стали ни к чему. Навозную жижу с кохозного коровника стали спускать прямо в речку, из которой брали питьевую воду! Всем на всё стало по!

В 2001-м я на два дня посетил родину предков после 30-летнего перерыва. Я был ошеломлен: это была другая планета! Пастбища заросли колючим татарником, который могли есть лишь козы. Речка с двух метров обмелела до 30 сантиметров и стала непрозрачной. Лоза по берегам исчезла, а вместо нее вырос грязный, неухоженный лес. Соломенная кровля исчезла даже с сараев. Я искал хоть толику радости и... не находил. Было ощущение погоста. Слегка отпустило, лишь когда нашел два родника – 12-ключевой, возникший от удара молнии в начале 20-го века, да чуть ниже второй.

Могилы предков отыскать не удалось, зато заглянули (с женой) в школу. На том месте, где была моя парта, теперь находился учительский стол кабинета математики. Два учителя, как и полвека назад, произвели доброе впечатление. Буду жив, доберусь до архивных видеосъемок...

А я уношусь на семь десятилетий вглубь времени. В три года дядя взял меня с собой отвезти на телеге обед в поле на хлебоуборку. Помню, как женщины лихо вязали снопы и складывали их в пирамиды (забыл, как они называются). Работа не легкая, но в воздухе висела бодрость.  Да и дядя – мог бы оставить меня дома с бабушкой, а он взял меня в большой мир...

Вечером под удалые песни вдоль деревни проходили постепенно редевшие шеренги баб с косами и граблями. И откуда только силы брались?! А ведь потом им нужно будет встретить и накормить домашний скот, заняться ужином, уделить внимание детям, не забыть про мужа... Это вам не государством управлять!..

Вспоминаю работу на току в 1947 году. Мне шесть лет. Работа адская: выложенные вереницей снопы на брезенте нужно оббивать цепами (длинная палака с болтающейся на конце палкой вдвое короче). Помахай-ка ею двенадцать часов подряд! А ведь это в основном бабы – половина мужиков полегла на войне!

Ну а нам, детям, проблемы не видны – мы наслаждаемся куварканием в огромной куче зерна. И ведь никто ни разу на нас не прикрикнул!

А в обед нужно сводить на водопой коней, работавших на тяге в овине (огромная яма под ригой). Тут даже я пригодился – на одну из лошадей посадили и меня, да еще одного и в первые! (И это был отнюди не первый мой трудовой день – перед посевной мы, дети, вместе с бабушкой выбирали из посевного материала семена сорняков.) И вся жизнь шла в радость, ибо не ведали, что где-то за триста верст какие-то дяди решали за нас нашу судьбу!

Отношение к детям было не сюсюкающим, а достойным. Ну какой, спрашивается,  интерес был у дедушки, когда он взял меня на мельницу?! А ведь благодаря этой поездке я увидел необыкновенный мир – и странное сооружение, и очаровательный пейзаж, и новый вид человеческой деятельности! (В общем, провожу параллель и вижу, что наша деревенская жизнь была на порядок интереснее сегодняшней городской!..)

Конечно, меня так и подмывает говорить о моих чувствах, а ведь тема моего изложения – мой НАРОД. Я должен говорить о его чувствах и говорить документально! И опять же не о своих родных, рассказ о которых я могу субъективно приукрасить.

Самое сильное впечатление на меня прозвело явление (иначе не назвать!) бабы Алены (дабы не повторяться отсылаю к публикации http://www.proza.ru/2008/04/10/521). Такой неэгоистической любви я не встречал! Со своей стороны, осмелюсь утверждать, что в отношении таких людей какой бы то ни было прагматический расчет теряет всякий смысл. За три минуты общения она стала асболютно родным членом нашей семьи. (Жаль только, что она не дожила до нашей благодарности...). Похожих историй в нашей жизни было несколько. Вот еще две: http://www.proza.ru/2008/04/12/423 и http://www.proza.ru/2008/04/13/578 .

И вот что существенно: в моем отношении к моему деревенскому народу важно, но НЕ существенно, что в его развитии были какие-то несовершенства –  в первую очередь, отсутствие интереса к науке и к более совершенной организации жизни: он является мне родным и бесконечно мною любимым.

Жаль лишь, что его больше нет...

Если не ошибаюсь, от Москвы до Тулы 190 км. До Крапивны - еще 60. Потом еще 7. А ведь еще от Курского до Кремля-ля-ля! Да еще по лесенке подняться...

Вчера увидел похожие отношения между людьми и детьми по фр.ТВ на о.Майот (возле Мадагаскара) и в горах Перу. Необыкновенно милый мир, однако и он будет уничтожен...

Меня интересует ТА деревня, а не эта, ТОТ русский народ, а не сегодняшние патриоты.
И я живу в деревне. Без жуликов, воров, ура-патриотов, без хамства. Жаль только, что не русская...