* * *

От момента узурпации власти в России криминальной группировкой большевиков до создания при их правительстве тайной полиции прошло всего ничего – полтора месяца. Образованное 7 (20) декабря 1917 года первоначально под громоздким названием "Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности", это ведомство очень скоро получило на контролируемой большевистским режимом территории известность под аббревиатурой ВЧК. Которая, в свою очередь, почти мгновенно трансформировалась в словечко "Чека", имевшее женский род, единственное число и склонявшееся по всем падежам. В первые годы существования Чеки её обиходное название чаще всего употреблялось в обывательской среде не просто, а с прибавлением какого-либо прилагательного, призванного выражать отношение произносящего это слово или пишущего его к сути данной организации. Пробольшевистски настроенные россияне чаще всего именовали Чеку "вынужденной необходимостью в период борьбы Советской России с внутренней контрреволюцией и внешней интервенцией", антибольшевистски – "кровавым застенком", "новой опричниной" или просто "чрезвычайкой". Сами главари большевиков изобрели для своей репрессивной машины название возвышенно-романтическое – "карающий меч партии" и утверждали, что в этой конторе служат сплошь "рыцари революции", у каждого из которых в обязательном порядке наличествуют чистые руки, горячее сердце и холодная голова. А если вдруг в их доблестные ряды ненароком и просочится какая-нибудь подозрительная личность, стремящаяся за счёт служебного положения улучшить собственное материальное положение или решить какие-либо иные меркантильные вопросы, – такой человек в Чеке долго не проработает, поскольку будет выявлен, разоблачён и обезврежен.

Что именно натворили в России люди с грязными руками, холодными сердцами и горячими головами во время развязанной большевиками Гражданской войны и затем, в течение тридцати лет вплоть до смерти коммунистического диктатора Иосифа Сталина, – общеизвестно и ни в какой детализации не нуждается. Достаточно привести всего одну цифру: за 17 месяцев Большого Террора, хронологически с августа 1937-го по декабрь 1938 года, в Советском Союзе было ликвидировано (то есть расстреляно) более 750 000 (прописью: семисот пятидесяти тысяч) человек. При этом вина абсолютного большинства из них (не менее 98%) состояла только и исключительно в том, что им не повезло родиться и жить не в то время и не в том месте. Остальные 2% состояли из самих большевиков и служащих их тайной полиции. В этом ничего удивительного нет – не зря в русском языке существует общеизвестная поговорка "лес рубят – щепки летят".

Жители Советской империи, смертельно боявшиеся тайной полиции, не имея возможности сражаться с ней с оружием в руках, мстили тем, что презирали её сотрудников и изобретали для них обидные прозвища. В разные исторические периоды, в зависимости от той или иной аббревиатуры, под которой это ведомство функционировало, их именовали чекушниками, гэпиушниками, энкавэдистами, гэбэшниками, гэбистами и даже – в последние годы существования Советской империи – гэбульниками. Казалось, дальше этого идти уже некуда и ничего более обидного и унизительного изобрести просто невозможно. Но русский язык потому и имеет репутацию великого и могучего, что нет для него препятствий в деле выбора терминов для обозначения какого-либо явления максимально точным, только ему одному соответствующим словом. На протяжении последних двух десятилетий в пост-, а ныне неосоветской России служащие тайной полиции именуются – федерасты.

* * *

На протяжении всех лет существования Советской империи тайная полиция пыталась получить как можно больше реальной власти. Формально находясь в полной зависимости от руководства правящей в СССР большевистской (с 1952 года – коммунистической) партии, главари ВЧК–ГПУ–ОГПУ–НКВД–НКГБ–МГБ–КГБ постоянно лоббировали собственные интересы. Осуществлялось это посредством целенаправленной дезинформации советской верхушки о несуществующей угрозе свержения тоталитарного режима – о происках внешней и внутренней контрреволюции, иностранных шпионско-диверсионных центров и антисоветского подполья, действующего на оккупированных и порабощённых коммунистами территориях. Целью этой деятельности было только одно – упрочение собственного материального благополучия и ограждение своей конторы от любых неожиданностей, связанных с сокращением штатов и зарплат. В Кремле поставляемой с Лубянки туфте охотно верили и удовлетворяли все поступающие оттуда запросы – главарям советского режима очень не хотелось однажды повторить судьбу своих нацистских коллег, некоторым из которых привелось сплясать тарантеллу на перекладине в Нюрнберге. Страх – лучшее средство против проявлений здравого смысла. Кроме того, в Кремле Лубянку опасались и как возможного внутреннего врага. И было от чего.

Впервые тайная полиция попыталась захватить власть в стране сразу после смерти Сталина. Однако попытка была мгновенно пресечена. Лаврентий Берия, испытывая явное головокружение от образовавшихся у него возможностей, что называется, закусил удила и повёл себя крайне неосмотрительно и самонадеянно. Следствием чего стала ситуация, известная в русском фольклоре под образным названием "мыши слопали кота". В июне 1953 года Хрущёв, Маленков и Булганин, движимые инстинктом самосохранения, пользуясь отлаженным при Сталине механизмом, объявили Берию английским шпионом и ликвидировали – прежде, чем он сумел объявить английскими шпионами и ликвидировать их самих. После чего Лубянка была поставлена под жесточайший кремлёвский контроль, а её начальниками стали назначать не выходцев из её же недр, а людей пришлых, со стороны – таких, как комсомольские аппаратчики Александр Шелепин и Владимир Семичастный. Для кадровых гэбистов это было, разумеется, натуральным унижением, однако делать было нечего – приходилось терпеть. И они терпели.

* * *

Вторая попытка госбезопасности захватить власть оказалась более успешной. Произошло это 29 лет спустя, осенью 1982 года. И эта история напрямую связана с именем Юрия Андропова, который стал первым и единственным в истории Советской империи человеком, кому удалось переместиться из кабинета начальника тайной полиции на Лубянке в кабинет главы тоталитарного режима в Кремле.

Биография Юрия Андропова – общеизвестна. Желающие узнать о тех или иных её эпизодах могут сделать это безо всякого труда, благо Интернет в неосоветской России пока ещё функционирует. Правда, в открытых источниках вам вряд ли удастся обнаружить сведения об этом человеке, проходящие по разряду "скелеты в потайном шкафу". А между тем скелетов этих у Юрия Андропова было, пожалуй, больше, чем у всех его подельников по Политбюро ЦК КПСС, вместе взятых.

Начать хотя бы с его происхождения. Оно представляет собой сплошное мутное пятно. В официальной биографии Андропова указывается дата его рождения – 2 (15) июня 1914 года, однако в целом ряде источников неофициальных, не оспаривающих число и месяц, год приводится иной – 1915-й. Почему? Непонятно. Что касается его родителей, то об отце Юрия Владимировича неизвестно почти ничего – за исключением его имени и профессии: железнодорожный служащий. О матери будущего главы советской тайной полиции известно немногим больше, однако само её имя – Евгения Флекенштейн – не оставляет ни малейших сомнений в том, кем была эта женщина по крови. Следовательно, по галахическим законам её сын также был евреем, хотя и не чистокровным. А сам этот факт должен был стать для сына железнодорожного служащего непреодолимым препятствием на пути к вершине власти в Советской империи. Поскольку антисемитизм в ней ещё в конце 1940-х годов был возведён в ранг государственной политики, маскируясь под видом кампании по борьбе с так называемыми "безродными космополитами". Кампания эта с высокой долей вероятности имела перспективу завершиться Холокостом № 2. Однако этой катастрофы не произошло, как считают многие современные историки, лишь по причине счастливого для советских евреев обстоятельства – смерти Иосифа Сталина. Которая случилась примерно за девять дней до начала готовившегося по его приказу судебного процесса по "делу врачей-вредителей", замысленного выжившим из ума тираном в качестве затравки для "окончательного решения еврейского вопроса".

Что мог противопоставить коммунистический аппаратчик Юрий Андропов порочащему его в глазах товарищей по партии "пятому пункту"? (Разумеется, в паспорте у него в этом пункте было написано, что он – русский, но все жители Советского Союза знали популярную присказку, гласящую, что в милиции бьют не по паспорту.) Только одно – стать отъявленным антисемитом. Это значило – жениться только на чистокровной русской, окружить себя такими же друзьями и коллегами по службе, всячески давить и гнобить "племя иудейское" и при любой возможности демонстрировать начальству, что в "еврейском вопросе" он – правовернее Йозефа Гёббельса и Юлиуса Штрайхера. Чем сын Евгении Флекенштейн в течение многих лет и занимался.

Пойдём дальше. У Андропова был сильнейший порочащий его образ биографический факт. Называвшийся Владимиром Юрьевичем Андроповым. Старший сын всемогущего главы тайной полиции – от первой, брошенной им ещё в молодости жены, Нины Енгалычевой – стал криминальным элементом и хроническим алкоголиком. Такого не было в семье ни у одного члена высшего советского руководства. В этой среде подобное априори воспринималось как нонсенс. А тот факт, что Юрий Андропов ни с бывшей женой, ни со старшим своим сыном не поддерживал никаких отношений и даже не приехал на его похороны, когда Владимир помер в июне 1975 года в возрасте 34 лет, – не являлся смягчающим его вину обстоятельством.

Ещё одним крайне неприятным для Юрия Андропова обстоятельством было то, что у него была сумасшедшая жена. Сумасшедшая – в самом прямом, буквальном смысле этого понятия. 23-летняя Татьяна Лебедева, становясь в 1940 году второй женой Юрия Андропова, наверняка и не догадывалась о том, какая страшная судьба ждёт её рядом с этим человеком. Родив от него двоих детей – сначала сына, названного Игорем, затем дочь, получившую имя Ирина, – в 1956 году она последовала за мужем в Венгрию, куда тот был назначен советским послом. Когда в октябре того же года в Будапеште началась Венгерская антикоммунистическая революция, обе стороны действовали с крайней жестокостью. Развернув утром одного из дней газету и увидев в ней фотографии трупов венгерских гэбистов, повешенных повстанцами за ноги на деревьях и сожжённые тела коммунистов, которым те перед этим вспороли животы и набили их партбилетами, – жена советского посла впала в состояние реактивного психоза, из которого уже не вышла. Всю оставшуюся жизнь – а жить ей предстояло ещё почти 35 лет – Татьяна Лебедева провела в условиях, которых не следует желать даже лютому врагу – чтобы такое пожелание не вернулось бумерангом.

Юрий Андропов воспринял психическое заболевание жены довольно своеобразно – посчитав его следствием происков мирового антикоммунизма и империалистической реакции. И затаил лютую злобу. Шанс отомстить появился у него в 1967 году, когда Андропов был назначен главой КГБ. Едва утвердившись в кабинете на Лубянке, он начал продвигать идею создания в Советском Союзе психиатрического Гулага. Концепция Андропова была максимально проста, чудовищно цинична и абсолютно бесчеловечна: объявлять всех советских диссидентов не инакомыслящими, каковыми их было принято называть в странах свободного мира, а – психбольными. И сажать не в мордовские концлагеря, а в специальные психотюрьмы. Где любого неправильного с точки зрения советского режима человека можно будет держать столько, сколько потребуется для его "полного выздоровления". А если такой больной в процессе лечения помрёт, так и не о чем жалеть – одним антисоветчиком меньше, и все дела.

Ничего подобного на планете Земля прежде не существовало нигде – ни в Третьем рейхе, ни даже у Оруэлла. Но Андропов это не остановило. По-видимому, в какой-то момент он посчитал, что имеет право даже на такое. Да и чего ему было опасаться? Ведь Бога, как было известно каждому подлинному коммунисту, не существует, а люди с лёгкостью превращаются не только в лагерную пыль, но и в горсть пепла – как это произошло с неким полковником, заживо сожжённом в топке ведомственного крематория. О чём был снят документальный фильм, который, как до сих пор уверяет своих читателей бывший капитан ГРУ Владимир Резун, потом в течение многих лет в сугубо профилактических целях показывали каждому соискателю должности в советской военной разведке. Если, конечно, он всё это не выдумал – для большего коммерческого успеха своих литературных произведений.

* * *

Пятнадцатимесячный период правления Юрия Андропова – с ноября 1982-го по февраль 1983-го – вошёл в историю Советского Союза под неофициальным названием "андроповщина". Что, естественно, вызывало прямую аллюзию на слово "ежовщина" – которым советское простонародье нарекло сталинский Большой Террор 1937-1938 годов.

Андроповщина была отмечена такими малоприятными вещами, как:

– нарастанием в СССР антизападной пропагандистской истерии;

– резкой эскалацией Афганской войны;

– актом межгосударственного терроризма – уничтожением 1 сентября 1983 года советским лётчиком-истребителем южнокорейского пассажирского "Боинга" с 269-ю пассажирами и членами экипажа на борту:

– разгромом диссидентского движения;

– почти полным прекращением еврейской эмиграции;

– облавами, устраивавшимися по будним дням ментами и дружинниками в кинотеатрах, банях и парикмахерских– с целью выявления трудоспособных граждан, не желающих учиться или работать;

– выпуском мерзопакостной водки "Московская" с явно выраженным каучуковым привкусом, немедленно получившей в широких народных массах название "Андроповка";

– передававшимися из уст в уста словами, якобы произнесёнными Андроповым 28 января 1983 года после завершения его внезапного визита на московский станкостроительный завод имени Серго Орджоникидзе: "Мы плохо знаем народ, которым пытаемся управлять..."

* * *