Из программы на ЭХО, Константин Боровой, соратник и друг.
К. БОРОВОЙ: Да, это, конечно, трагедия. И жить она должна была еще долго. И мы на это рассчитывали. И совершенно неожиданное стечение обстоятельств, фактически, ну, вот, сепсис – это такая дикая случайность. Вот. Но, что же делать, это жизнь. Так она устроена. Мы все подвешены, как говорится, на тонких ниточках. Вот. Это, безусловно, трагедия для страны, потому что осталось очень мало честных людей, честных политиков, которые так, как Новодворская, в течение последних 40-ка лет откровенно, прямо говорили о том, что происходит, о том, что будет. И, в общем, обладала Валерия Ильинична даром пророческим. Многое из того, что произошло, она предсказала.
С. БУНТМАН: Валерия Ильинична никогда не считалась с конъюнктурой. И говорила о людях и о фактах вот с точки зрения, вот, мне всегда казалось, какого-то абсолюта. Абсолюта любви к свободе, к стремлению к свободе. Вот с точки зрения абсолюта, мне кажется, что это была одна из самых главных вещей, которая была в Валерии Ильиничне.
К. БОРОВОЙ: Ну, да, такая принципиальность, доведенная до предела. Никаких компромиссов никогда по принципиальным вопросам. Никаких минимальных не допускала компромиссов, если она считала человека врагом, то никаких улыбок, никаких рукопожатий, ну, так, до конца принципиально, до конца несгибаемо. Переубедить ее было невозможно, заставить пойти на любой компромисс тоже невозможно. То есть, камень отсчета. Точка отсчета.
С. БУНТМАН: Да-да-да.
К. БОРОВОЙ: Вот она не пыталась быть точкой отсчета, но по существу была такой.
С. БУНТМАН: Ну, можно было всегда сказать, что политика состоит в другом. Политика состоит и в компромиссах ради цели. Но иногда было ощущение, что кому нужно такое достижение цели, если оно дается ценой, там, соглашения, как, помните, всегда было? Вот полное отторжение вызывали, например, любые, даже тактические, взаимоотношения с крайне правыми, с нацистами, с националистами крайними. Это сразу убирало любое движение, любую организацию, любой план стремления к свободе и к демократии для Новодворской. Вот это было «нет» - с крайне правыми и с коммунистами. Вот никогда.
К. БОРОВОЙ: Ну, да. Вот когда на митинге 24 декабря я присутствовал, были и националисты там, и коммунисты, и после того, как я вернулся домой, она мне сказала, что если еще раз увидит меня на митинге рядом с нацистами, с коммунистами, прекратит отношения. И после этого мы приняли решение, это 2011 год, мы приняли решение отказаться от сотрудничества с коллегами, с соратниками, которые допускают такую возможность сотрудничества с националистами и с коммунистами.
С. БУНТМАН: Да. Вот это абсолютное отторжение коммунизма, например, в самых своих теоретических и таких справедливых, как кажется порой, посылах. Это связано с жизнью, с тем, что просто, со своими наблюдениями? Со своими размышлениями? Или это было просто такое свойство характера, бескомпромиссность? Вот чего здесь больше было?
К. БОРОВОЙ: Вы знаете, Валерию Ильиничну воспринимают только как политика, только как антикоммуниста. На самом деле, конечно, она больше, шире. Она философ. Она историк. Она литературовед, филолог. Многие ее произведения, эссе, еще только предстоит многим открыть, прочесть, вот то, что она писала в «Медведе», ее антологию, которую она называла Храм русской литературы, ее лекции исторические, которые назывались «Мой Карфаген должен быть разрушен». Это многим еще предстоит прочесть, понять. Я думаю, что вот это неприятие недемократического пути развития России, неприятие врагов нормального цивилизованного существования страны, это, конечно, такое глубокое теоретическое ощущение Валерии Ильиничны, и это не только антикоммунизм, но и антифашизм, антинационализм.
С. БУНТМАН: Да, это любой антитоталитаризм, это ненависть к любой антисвободе. Мне всегда так казалось, даже когда было трудно говорить, вот это для меня было всегда стержнем. Говорить бывало нелегко очень, вот именно нелегко, например, как-то подводить какие-то базы под, скажем так, тактические блуждания. Вот это всегда было. Но при этом оставалось какое-то всегда впечатление легкой отстроенности мысли. Вот это вот самое легкое ощущение отстроенности мысли.
Знаете, сейчас пока я не буду больше вас мучить. Я хочу очень, чтобы несколько человек в этот час сказали о Валерии Ильиничне слова. Я хочу только процитировать то, что сказал как-то, мне кажется, это бы понравилось Новодворской, сказал наш слушатель, здесь написал, когда он автоматически написал для себя «царствие небесное» Валерии Ильиничне, и вдруг сказал: а лучше сказать – небесная республика. Вдруг он написал. Слушайте, представляете? Мне кажется, вот в этом есть какой-то действительно такой щемящий свет, который есть вот сейчас. Я думаю, что многие из нас испытывают. Спасибо большое. Этот день оказался очень скорбный. Спасибо. Всего доброго.
Это был Константин Боровой. Мы сейчас с вами очень важные несколько кусочков послушаем как раз из программы «Без дураков», которую вел Сергей Корзун. Какой он молодец все-таки, что он как-то и поговорил подробно с Валерией Ильиничной о ней самой, о том, что она считает для себя важнейшим. Не по поводу какого-то события, для каких-то идей, а вот для себя, вот что-то было здесь стержневое.
