Началом фактической цензуры в России следует считать захват большевиками почты и телеграфа. Хитроумный Ленин отлично понимал: уже ОДНОГО этого ДОСТАТОЧНО, чтобы обуздать огромное общество. Тотальный контроль за информацией – вот что является самым мощным инструментом тоталитаризма!
Похоже, однако, что в такой ясной формулировке значение цензуры ни Ленин, ни другие вожди тоталитаризма, включая Андропова и Черненко, еще не понимали, иначе они не создали бы машину чудовищного террора против своего народа до столь запредельных масштабов. Возможно, причина физического истребления инакомыслящих была банальной – отсутствие у большевиков достаточного количества «профессиональных» (т.е. с чувством лакея) цензоров.
Первой «ласточкой» в борьбе с носителями антитоталитарных идей стал так называемый «Философский пароход», который вывез из России лучшие умы революционного времени (в числе которых был и самый гениальный экономист в истории Б.Бруцкус). (А могли бы и всех перестрелять – ведь все нравственные ограничения были уже сняты. «Зачистка» общества ОТ УМА по идеологическим причинам прервется лишь на 90-е годы, после чего настанет эпоха «утонченной» цензуры, но об этом ниже.) И вскоре, согласно ГЛАВНОМУ ЗАКОНУ ЦЕНЗУРЫ – «Она может только развиваться!» – большевистская власть перешла от высылки неугодных к их физическому истреблению. При этом главный закон с неминуемой настоятельностью требовал постоянного упрощения юридических процедур, пока дело не дошло до своего логического завершения: судьбу человека решали чекистские ТРОЙКИ на основании... лишь «классового чутья» либо «классовой целесообразности»! И... понеслось!..
Впрочем террор имел и обратную функцию: он явился мощнейшим подспорьем в зомбировании населения, а заодно и маскировал глубинный процесс перерождения сознания советского человека, который заключался в постепенной замене всех европейских социально-экономических понятий на пролетарско-большевистско-патриотические. Так, Октябрьский переворот стал величественно именоваться Великой социалистической революцией, а главное: высшей степени насилия над обществом была придана окраска высочайшей нравственности.
Несметные полчища холуев стали соревноваться в обожествлении новых хозяев народа. А тем временем новоявленные «слуги народа» присваивали себе несметные ценности и земельные угодья под видом объявления их «народной собственностью» (как гениально просто!), но к которым самому народу доступ был закрыт напрочь. Разумеется, благодаря цензуре, народ об этом не знал и знать не мог. При этом самой важной тайной тоталитарного государства являлось наличие ЦЕНЗУРЫ, а само слово «цензура» можно было произность лишь в словосочетении «царская цензура». Слово «Родина» стало синонимом слова «вождь», и следовательно, критика вождя и его холуев стала квалифицироваться самым страшным преступлением – изменой Родине. Любой, критикующий хоть какой-либо элемент советского образа жизни, объявлялся врагом народа. И так далее и тому подобное.
Конечно, запретить и истребить всю многовековую культуру в одночасье было нереально, однако «зачистка» прошлого была проведена капитально, благо, что к середине 1930-х годов было завершено и создание всепронизывающей системы цензуры. Народа «по-тихому» лишили таких звезд русской культуры, как Достоевский и Салтыков-Щедрин. Запрещены работы даже пролетарского писателя Максима Горького периода революции... Чудовищная война с литературой пронеслась в середине 1930-х годов. Многие поэты и писатели 1920-х годов были расстреляны. Показательным примером цензуры является запрет писателя-романтика Александра Грина, герои которого вроде бы вообще не имели никакого отношения к советской действительности. С этого момента прекрасные мечты о мире без насилия были запрещены...
Одновременно с государственной макроцензурой тоталитаризм сталинского типа ввел и микроцензуру: миллионы соглядатаев подсматривали и подслушивали за своими согражданами, нередко интерпретируя сказанное и услышанное по своему произволу и в корыстных целях. По миллионам доносов бдительных «граждан» миллионы сограждан были отправлены в ГУЛаг, многие из которых были истреблены там самым циничным образом.
Однако я обращаю внимание читателя не на факты, в достаточном количестве (благодаря Интернету) доступные ныне любому интересующемуся, а на скрытые пружины МЕХАНИЗМА цензурной власти. Его чудовищность заключается в том, что буквально через неколько лет обработки массового сознания профессиональной тоталитарной цензурой вроде бы вполне мирные и благоразумные люди превращаются в злобно-агрессивных зомби, как только в их кастрированное умишко попадает «неправильная» информация! И что страшно: сознание зомби деградирует необратимо! Выходит, что если в детстве человек не получил прививку от тоталитаризма, то, попав в черную дыру совкового сознания, он остается в ней до конца своей жизни.
Есть у цензуры и еще одно свойство, делающее ее самоукрепляющейся, – отсутствие (общественного) КОНТРОЛЯ. Ибо наиглавнейшая задача цензуры – воспрепятствование в получении какой-либо достоверной информации. Конечно, чтобы пустить пыль в глаза общественности, диктатор организует свой так называемый орган контроля («народного», «государственного», «партийного» и т.п.), но при этом едва ли не открытым текстом внушает гражданам: «Я абсолютно честен и мудр, поэтому контролировать органы контроля буду я САМ». Однако при отсутствии гражданского контроля даже самый честный правитель уже через полгода властвования фактически становится собственником всего народного достояния. Понятно, народу и об этом знать незачем, и каждый, кто пытается выяснить истинное финансовое положение диктатора и его окружения, изолируется от общества по ЛЮБОЙ статье Уголовного кодекса – ибо в цензурном обществе вместо правых категорий остаются только их названия.
Последнее обстоятельство самым впечатляющим образом характеризует бытие цензурного общества: это мир красивых фантиков, в которых нет НИЧЕГО! Если на этикетке написано: «Колбаса», не верьте – там может оказаться 100-процентное отсутствие мяса! (Сегодня в России 60% продуктов питания – подделки!) Если на здании написано» «Суд», не верьте, там идет судилище по понятиям, в котором судья играет функцию покурора. Понимаете, в цензурном обществе нет НИЧЕГО, о чем можно было бы с уверенностью сказать: это название соответствует этому продукту. И это обстоятельство означает полную деградацию бытия цензурного общества.
У системы тотальной лжи есть еще одно интересное свойство: каждый, участвующий в ней, видит не то чтобы вершину айсберга, а всего лишь маленький кусочек льда – ложь, производимую им самим, в то время как безбрежное море окружающей лжи его глазу не доступно: тотальная ложь является для его сознания недоступным черным ящиком, ибо САМ механизм определения истины основательно выкорчеван.
Но, тем не менее, невидимая ложь свое черное дело делает исправно. Большевикам понадобилось всего десять лет, чтобы система лжи стала всепронизывающей. До того, как видеть свет, каждое печатное слово предварительно клалось на стол цензору, который обладал особым лакейским чутьем и знал, что может не понравиться Хозяину. Это значит, что к Шахтинскому делу (1928) и высылке из страны Троцкого в СССР осталось единственное мнение по социально-политическим вопросам – «мнение» товарища Сталина и, следовательно, к 1928 году цензура в СССР победила полностью и окончательно. С этого момента цензура обрела признаки живого саморазвивающегося и по существу никем не управляемого организма – причем в альянсе с чудовищной репрессивной машиной.
Еще одно феноменальное свойство цензуры: из система запрета нежелательной для власти информации она в считанные месяцы превращается в систему для производства ложной информации. В цензурном обществе СМИ превращаются в Средства Массовой ДезИнформации - СРЕМДИ. В экономике ложные слова превращаются в ложные продукты! Каждый надувает каждого и при этом каждый считает себя честнейшим человеком, всех людей – жуликами, а общество – самым совершенным в мире.
Дольше всего сопротивляется лжи и цензуре наука. Вожди диктатуры понимали и понимают это очень хорошо. С одной стороны, диктатору наука нужна, ибо она является БАЗОЙ экономики, а с другой – она является неисправимым врагом, ибо нравственность ученого не позволяет ему называть белое черным и наоборот. По этой причине в каждом цензурном обществе ученых (и поэтов) отправляли на эшафот первыми. По этой же причине они первыми выходят на Майданы, по этой же причине они первыми бегут из страны. Ненужные на Родине, они становятся выдающейся производительной силой за рубежом – к величайшей злобе охолуевших сограждан в метрополии.
В то же время ложь является хорошим успокаивающим средством для агрессивно-послушных. Они внушают себе, что именно они являются светочем Истины и высочайшей Нравственности. А если так, то они присваивают себе монопольное право судить и казнить – причем не по закону, а по понятиям (им-то виднее!). У закона в цензурном обществе есть только одна функция: свидетельствовать, что «мы тоже люди!».
/Окончание следует/
