Хлеб – это особый разговор. В обоих домах, где я провел свое детство (в тульской Малыни и подмосковном Пушкине), крошки черного хлеба, оставшиеся после разрезания ковриги или буханки на ломти, в мусорное ведро никогда не выбрасывались – они смахивались в ладонь и отправлялись в рот. Но моему священному отношению к хлебу я обязан, прежде всего, бабушке, которая подавать милостыню бесконечному послевоенному потоку нищих, идущему по тульской деревне, поручала мне.
Бабушка пекла хлеб раз в неделю. Вытащенные из русской печи ковриги (караваи) ржаного хлеба (из муки крупного помола) после остывания складывались в дежу с ушками (нижняя часть бочки, полбочки) и накрывались холщовой тканью. Какая-то часть хлеба сразу раздавалась тем соседям, у которых хлеб закончился, а новый по каким-то причинам поставить нет возможности. В московских магазинах подобный по форме хлеб назывался украинским. Примечательно, что хлеб, подаваемый на стол или просящим подаяние, менял свое название: он становился хлебушком…
Мое уважение к хлебу сильно возросло после рассказов школьных учителей о страданиях ленинградцев во время блокады. На меня эти рассказы подействовали сильно, а вот на одного моего одноклассника нет: на перемене он стал играть белым (!) хлебом (!!) в футбол. На меня, не видавшего белого хлеба со времен раннего детского сада, нахлынуло острое чувство отвращения к такому отношению к хлебу. В нашем доме белый хлеб впервые появился лишь тогда, когда мама устроилась работать посудомойкой в санаторий ЦК КПСС «Пушкино» (я тогда учился в девятом классе)…
Некоторые истории, связанные с черным хлебом, врезались в память прочно. Две из них связаны с моими летними каникулами в Малыни – после седьмого класса.
Тогда я был глубоко увлечен ловлей рыбы поплавочной удочкой: уходил до рассвета, возвращался после захода солнца. Конкурентов в рыбной ловле у меня практически не было – вся речка Малынь, на четыре километра вверх по течению, и берега Плавы между деревнями Малынь и Даниловка принадлежали мне. Дни ловли я пребывал в абсолютном уединении, тишине и блаженстве. Обед я устраивал у одного из родников. Он состоял из трех блюд: двух ломтей черного хлеба, куска разрезанного на мелкие части сала и чистейшей родниковой воды. Кто был в таком «ресторане», тот не променяет его ни на какой иной!..
Со временем домашний хлеб печь в основном перестали – больше покупали в хлебном магазине в райцентре, в Крапивне, в семи верстах от Малыни. Хорошо, если была оказия – бортовая машина. А если нет – шли пешком. Все меньше и меньше на земле остается людей, которым знакома дальняя пешая дорога. Это вам не автомобиль! Автомобиль делает людей слепыми: проехал хоть сотню километров, а ничего в сознании не осело, не отложилось – все впустую. А пеший путь далее чем километров за пять – это великая Школа Души. Одинокое путешествие заставляет видеть то, что в суматохе жизни проскальзывает мимо. Не только видеть, но и задумываться. Вот почему странники обычно необыкновенно мудры…
Но путешествие приятно и в небольшой компании – лишь бы в ней был мир и согласие. Именно в такой компании я и отправился за хлебом в Малынь. Моими попутчиками была двоюродная сестра-красавица, которая была на четыре года старше меня, и две девушки на год ее моложе, приехавшие на отдых в Малынь из Тулы. И тоже симпатичные. К девушкам старше себя я относился как к взрослым, однако весьма любезно, поскольку все они были милыми… Но я не могу ответить на один вопрос: были ли тогда у меня к девушкам или у кого-нибудь из них ко мне влечение? Однако если и было, то оно абсолютно ни в чем не проявлялось. И это как-то странно, особенно глядя на ту картину полвека спустя…
Из дома вышли на заре. Когда пересекли речку Холохольню, заиграло солнышко. Дальше дорога пошла вверх-вниз по нескончаемым холмам и оврагам, спускающимся к реке Плаве, затушеванной зарослями лозы с колониями соловьев. Утренний холодок стал рассеиваться. Когда пришли в Крапивну, у хлебной лавки уже стояла длинная очередь. Выстояв без какого-либо неудовольствия очередь, мы взяли по шесть двухкилограммовых буханок горячего черного хлеба, сложили их в мешки и тронулись в обратный путь.
***
Загадочная история с хлебом произошла во время моей учебы на физфаке МГУ. Я тогда жил в общежитии в главном здании. Единственным источником моего существования была стипендия в 28 рублей, из коих три рубля я платил за общежитие. Поэтому в столовой покупал самый дешевый абонемент – по тридцать копеек. Понятно, я полагал, что хуже меня не живет никто. Однако вскоре заметил, что в столовую часто приходит плохо одетый пожилой мужчина. Наблюдая за ним от случая к случаю, я выяснил, что это какой-то «чокнутый» математик. А питался он только хлебом и рубленой капустой, стоявшими на каждом столе на свободном доступе. Но этот математик так и остался для меня на всю жизнь «черным ящиком»…
…Когда где-то в 1970-х годах случился очередной кризис с хлебом, качество черного хлеба в моем Пушкине стало резко ухудшаться. Сначала с прилавка незаметно исчез «орловский» хлеб. А потом появился какой-то по 12 копеек, который, похоже, никакая скотина есть не стала бы. И тут Ленинградская блокада представилась мне как бы в натуре, ибо более половины состава этого хлеба мукой точно не являлась.
Но этому факту вскоре предстал противоположный. В 1975 году при возвращении из Минвод домой мы заехали на нашем горбатеньком Запорожце в Новочеркасск за продуктами для дальнейшей поездки. Среди прочего мы купили и две буханки обыкновенного черного хлеба. Все было обыкновенным – и цена, и название, но необыкновенным был ВКУС. А ведь не было в его составе ничего отличного от стандарта, да и отведали мы его не на голодный желудок. Но такого божественного вкуса черного хлеба ни до того, ни за последующие тридцать с лишним лет после я не встречал! Этот вкус так и зафиксировался в моей памяти как вкус Русской Души – теплый, пушистый, обдающий. Жаль только, что нет никаких инструментов, чтобы дать почувствовать этот Дух моим читателям…
Мое отношение к хлебу, к великой моей радости, полностью разделяет моя Соня. Более того, вот уже три года, как она печет хлеб сама! И каждый раз, когда мы отрезаем от буханки первую корочку, мы вспоминаем наших бабушек, похожих друг на друга, как близнецы…
