Кембридж. Урок Владимира Познера или “Забудьте о добре и зле…”
Сижу я в уютной полутьме аудитории Кембриджского инженерного института и слушаю журчащий голос Владимира Владимировича Познера. Амфитеатр заполнен до последних рядов.
Он сразу говорит, что времени у него мало, и из Кембриджа обратно в Лондон он должен вернуться семичасовым. Понимаю: увы, на вопросы времени почти не будет…
Владимир Познер заявляет, что представляет здесь “только себя”, а не президента России или его оппозицию. Личное мнение частного человека. Тем более, что гражданств у него три – американское, французское и российское. Что ж, это интересно, послушаем.
Когда-то советский (а теперь российский) журналист почтенного возраста, здесь он по приглашению Русского Общества Кембриджа, основанного в начале ХХ века Владимиром Набоковым (тогда оно называлось Славянским), и в аудитории сидят студенты, можно сказать, полуфабрикаты этой “фабрики джентльменов” (и леди!), как, естественно, в самом хорошем смысле прозвали Оксфорд и Кембридж. Многие говорят по-русски, так или иначе связаны с Россией или с Восточной Европой, но есть и совершенно посторонние.
В Кембридже СССР оставил по себе память. В этой древней цитадели британской интеллектуальной жизни когда-то жили, учились и шпионили на КГБ Гай Берджесс, Ким Филби, Дональд Маклин и другие сливки английского общества, прокисшие от неосторожного попадания бактерий марксизма. Марксизм и СССР эти джентльмены-идеалисты любили, конечно, платонической любовью, продолжая носить соломенные канотье, не представляя себе, что у человека может не быть прислуги, устраивая пикники с шампанским на лодках – то есть ведя привычную жизнь британских коммунистов, несовместимую (над этим не задумывались) с суровоскулым марксизмом-ленинизмом, который теоретически казался прекрасным из отделанных мореным дубом кембриджских дискуссионных клубов, где безмолвные официанты подавали чертовски ароматный виски с лимоном…
Однако платонически не вышло. Захватывающее шпионское приключение окончилось вдали от родины, в московских двориках многоэтажек: на предмете платонического увлечения пришлось “жениться”, и реальность “супружества”, как это и бывает у идеалистов, оказалась бесконечно далекой от идеала. И все это несмотря на элитно-номенклатурный образ жизни, заботливую прослушку всех звуков их жизнедеятельности, питание из закрытых распределителей и регулярно подкладываемых сексуальных партнеров из рядов бравых сотрудников госбезопасности.
Похоронить себя горе-джентльмены (например, Берджесс) завещали на тихих кладбищах сельских церквушек дорогой родины, которую самое передовое вероучение, к счастью, обошло стороной… А цитадель Кембридж, как и положено цитадели, и это спокойно пережив, стоит себе над медленной рекой, все также наматывая серые шерстяные облака на веретена своих готических шпилей. “Шпили” и “шпионы”, между прочим, в английском – омофоны, звучат совершенно одинаково: “spiers” и “spies”. Но мы замечтались и отвлеклись. Простите.
Так о чем нам будет сегодня рассказывать Познер?
Чуточку предыстории.
Его имя ассоциировалось у моего поколения с потрясающим новшеством.
Оно называлось “телемост”. Эдакий дедушка скайпа.
Тогда в наш просторный, теряющий герметичность вольер, чуть приподняв ржавые жалюзи “железного занавеса”, протиснули экран, на котором можно было увидеть настоящих, живых американцев, на фоне по-нездешнему красивого Владимира Познера – с той поры Нашего Главного Иностранца всея СССР…
Советским людям крайне редко попадали в руки роскошные издания, в которых в СССР 80-х годов работал Познер – на мелованной бумаге, с великолепными иллюстрациями: улыбки, изобилие товаров и услуг, мартены, комбайны, ракеты, золотые закрома прекрасно организованных колхозов и голубое небо – издания “USSR”/ “Soviet Life”, “Sputnik” предназначались не для соотечественников (ручонки убрали!), а для пропаганды “неоспоримых преимуществ” советского строя на Западе. Гордость за страну прекрасного полиграфического качества (как правило, финского!)- это все, что оставалось охлосу самой низкой ступени кормушечной иерархии, именуемой советским-народом-строителем-коммунизма, который в 80-е особенно креп и здоровел в продуктово-алкогольных битвах забытой ныне эпохи, когда “СССР еще был, но еда уже кончилась”.
Мой любимый британский комик Марк Стил говорил: “Ребята, я ничего не понимаю: вас отгородили огромной стеной от всего мира, сказали, что вы счастливее всех, но никого не выпускают посмотреть на несчастных… И что, ни у кого никогда не возникло никаких подозрений?!”.
Ах, дорогой Марк, родившийся свободным, ну как тебе объяснить. Первое, что отключают у людей в авторитарных обществах – это логику и причинно-следственные связи (причем испытуемые сами рады): так проще, так безопаснее, так не болит…
“Со своими утонченными манерами, коммунистическими убеждениями и безупречным знанием языков – нью-йоркским английским и парижским французским – Познер постоянно мелькал на иностранном телевидении, оправдывая то, что, казалось бы, оправдать невозможно – подавление Пражской весны в 1968-м, вторжение в Афганистан в 1979-м и уничтожение корейского авиалайнера в 1983 году. Для многих за рубежом он стал самым узнаваемым лицом – и голосом – Советского Союза”, – пишет бывший глава московского корпункта Financial Times Джон Торнхилл.
Интересно, посмел бы он все это не оправдывать.
Такую потрясающую карьеру псу под хвост?!
Пропагандист нового типа, умеющий говорить с Западом на его языке, а уж для неизбалованных нас и вовсе свет в окне: никому еще не удавалось так умело обернуть тухлую тушку одобрямса в красивую, новенькую, почти заграничную упаковку! “Мама, я Познера люблю!”. Молодой, по-американски улыбчивый, честолюбивый, смекалистый, обаятельный, с его почти неуловимым акцентом и аурой носителя более высокой цивилизации, да еще и верный идеям “развитого социализма”, обглоданным к тому времени до костей “супового набора”, Владимир Познер вызывал в позднесоветских гражданах приятные, странно обнадеживающие ассоциации и мысли о недоступном изобилии валютных магазинов “Березка”, увеличенной копией которых представал тогда в коллективном воображении весь Запад.
По закону жанра такой космический международно-карьерный запуск тогда никак не мог проходить без ведома тех “кому следует”, во всяком случае не с такой биографией и связями с заграницей, имея местом рождения город Париж, куда дедушка и бабушка по отцу выехали навсегда в 1922-м, проницательно смекнув, каким окажется повидлом это обещанное “светлое будущее”.
Наверняка в какой-нибудь “папке с ботиночными тесемками” на неприметной полке в одной известной организации содержалась вся подноготная семьи Познеров. И про маму-француженку, и про имя, данное мальчику при крещении в Соборе Парижской богоматери – Владимир Жеральд Дмитрий Дюбуа-Перде Нибуайе, и про бессчетное количество родственников в странах-стратегических противниках, и, уж конечно, про работу Познера-старшего в отделе русских фильмов военного департамента США (?), исполнявшего там кинематографически-разведывательные функции.
Познер-отец, как и кембриджские шпионы-идеалисты, попал в свое время под невыносимое очарование призрака, неспособного тогда еще найти себе в Европе могильный покой, не разорив на своём пути несколько стран. И именно эта призрачная ассоциация вынудила семью более поспешно, чем хотелось, покинуть Америку и поселиться в СССР, пожив предварительно в советской части Берлина, что, думается, немного смягчило культурный шок жены-парижанки и сыновей-американцев.
Коммунистической убежденности Познера-сына до самого 1980-го года, по его собственному признанию, не могло поколебать ничто. Даже тот факт, что из-за пятой графы, как повествуют биографические источники, Владимир Познер, блестяще сдавший вступительные экзамены в МГУ, чуть было не остался без высшего образования в справедливейшем из миров, но тут помогли отцовские старые связные… простите, связи. Как вы понимаете, в такой ситуации Владимиру Познеру нужно было оправдывать доверие “кого следует” и доказывать свою лояльность в десять раз усерднее остальных советских пропагандистов, вскормленных родным черноземом.
Это было нелегко, но он справился.
Итак, Кембридж, 2016 год. Начинает г-н Познер (естественно, на английском) с очевидной всем констатации факта, что отношения Запада и России сейчас хуже, чем они когда-либо были в истории. И начинается выяснение причин.
Не буду давать детальную расшифровку с переводом (есть аудиозапись для особо желающих), только изложу основные тезисы (курсивом).
Запад обманул, оскорбил, унизил великий, гордый и самобытный народ, который с 16 века мечтал стать Третьим Римом, “а четвертому не бывать”?
Поэтому “русские рассержены, разгневаны, унижены и оскорблены” продвижением НАТО на восток. Обещали Горбачеву не продвигаться ни на сантиметр и обманули – украли у великого народа традиционные сферы влияния в мире, в Восточной Европе.
У Запада было два пути – составить для нас план Маршалла и помогать или унизить и оскорбить, сочтя себя победителями в Холодной войне. Запад выбрал второе: унизил и оскорбил. А СССР никто не побеждал, он просто рухнул (вот с этим совершенно согласна!) сам оттого, что “не стало веры” (плюс несовместимая с жизнью экономическая система), а только вера в светлое будущее скрепляла всё. Но теперь вера есть. Ее вернул Президент, который воплотил мечту о возрождении национальной гордости, и его рейтинг действительно очень высок. Никакие санкции не смогут этого изменить. “Или вы думаете, что русские начнут протестовать?”. Они сплотятся еще сильнее. Такова русская история.
Лектор с уверенностью сообщает, что санкции не влияют ни на жизнь президента, ни его окружения (интересно, откуда ему это известно?), они только делают хуже жизнь простого народа, и от этого в нём сильнее растут и крепнут гнев и анти-западные чувства.
Г-н Познер печально недоумевает. Почему Запад боится русских, не доверяет им, откуда эти непонятные стереотипы о русских как об агрессоре? Он говорит, что эта проблема не укладывается в его голове. Вспоминает, что в магазине в Швеции у продавца изменилось выражение лица, когда г-н Познер сказал, что он из Москвы: ”Скажите, почему вы хотите на нас напасть?” – спросила шведка к его вящему изумлению. А все стереотипы западной пропаганды, обвиняющей миролюбивый, трагически непонятый народ Толстого, Чехова, Рахманинова и Чайковского, который только и желает миру мира и процветания всем?
Вот оно что. Ах, так вот зачем российские бомбардировщики регулярно, раз в пару месяцев, проверяют реакцию Королевских ВВС, летая у границ британского воздушного пространства, пока их не выпроваживают истребители, каждый вылет которых влетает (простите за каламбур) нам, налогоплательщикам, в копеечку! Это нам помогают развеять плохие стереотипы, заменив их хорошими. Вот Чехов с Толстым и Чайковским так бы сразу и поняли. Это мы, идиоты, все никак не уясним…
“Но инструктор – парень-дока
Деловой, попробуй срежь
И опять пошла морока
Про коварный зарубеж…”
Западу надо учиться преодолевать свои стереотипы, мягко журит Владимир Познер, иначе, предостерегает он, анти-западные настроения русского народа будут нарастать еще с большей силой, а православная церковь будет все больше укреплять свое влияние (“а вы знаете, насколько это анти-западная церковь?!” – так прямо и сказал).
Потом доверительно признается, что даже ему не все нравится в политике государства.
Да, растут безработица и инфляция. Но русские, как ни один народ в мире, умеют преодолевать трудности и совершать в трудных условиях невозможное (лектор вспомнил пословицу when going gets tough, the tough gets going).
“- Ксендз! Перестаньте трепаться! – строго сказал великий комбинатор. – Я сам творил чудеса.” (Ильф и Петров “Золотой Теленок”)
Между тем, лектор делится своим открытием. С точки зрения народной психологии русские похожи на ирландцев: они умеют веселиться, любят крепко выпить, оба народа всегда были угнетаемы: ирландцы – англичанами, русские были угнетаемы… (секундная пауза, замираю – неужели скажет: „собственной властью”?)… - монголо-татарами! – находится заезжий пропагандист.
(студенты рядом начинают переглядываться, в глазах ясно читается на любом языке: “Что он несет?”).
И чтобы ни у кого уже не оставалось сомнений в торжестве феномена “суверенной демократии” в отдельно взятой стране, нам говорят, что недавно в России состоялись совершенно свободные выборы, на которых наблюдатели не нашли никаких нарушений: россияне совершенно свободно могли взять и выбрать кого угодно. Хоть “Яблоко”. Кого угодно! Иди и голосуй. Но они опять проголосовали за партию Президента. Несмотря на все экономические трудности.
А вообще (еще один тезис Познера) надо больше узнавать друг друга, общаться, ездить друг к другу в гости, читать великую русскую литературу и растапливать лед недоверия.
Из всего прослушанного показалась примечательной одна цитата из очень короткой статьи Джорджа Кэннона в New York Times, 5 Feb, 1997: “Точка зрения такова, что распространение НАТО станет самой ужасной ошибкой американской внешней политики в эпоху после Холодной войны. Такое решение послужит воспламенению национализма, анти-западных и милитаристских тенденций русских”.
Цитату эту я не помнила, решила найти.
И за этой иголочкой потянулась весьма любопытная ниточка.…
Это ведь тот самый Джордж Кеннан (1904-2005), известнейший американский дипломат, принимавший участие в подготовке и проведении всех исторических переговоров Союзников, лично знавший многих европейских лидеров и советское руководство, владеющий русским достаточно, чтобы читать в оригинале Толстого и обожаемого им Чехова. Тот самый Джордж Кеннан, который работал в 1946 году в американском посольстве в Москве. И именно там ему открылось то, чего тогда ни в США, ни в Европе не понимал еще никто, и он отправил президенту Трумэну свою историческую “Длинную телеграмму” № 511 в 8 тысяч слов о том, что западные иллюзии опасны: Сталин НИКОГДА не перестанет видеть в Западе главного идеологического соперника, этими людьми правит не чувство реализма, а идеология, замешанная на подозрительности и паранойе, и победа в этом подходе ничего не изменила…“. “После окончания войны в мире господствовало безграничное восхищение Советским Союзом” (Дж. Маршалл). Американцам казалось, что наступила новая эра, в которой СССР будет идти рука об руку с Европой и США. Кеннана, обожавшего Россию, но не любившего СССР, уже давно настораживала эта непредусмотрительная открытость – особенно намерения, высказываемые конгрессменами, передать Сталину в качестве “акта доброй воли” технологию производства атомной бомбы. Затем пришли изумленные жалобы от финансистов Всемирного Банка и МВФ: “СССР отказался следовать их инструкциям, он не хочет с нами сотрудничать”…
Кеннан пишет Трумэну: “советская линия не базируется на объективном анализе ситуации, (…), она не исходит из внешнеполитической обстановки, а является результатом внутрироссийских потребностей (…) Основу невротического взгляда Кремля на международные события составляет традиционное, уже ставшее инстинктивным чувство неуверенности (…) они понимали, что их правление носило устаревшие, архаические формы, было хрупким и, по сути дела, искусственным (…) поэтому правители привыкли обеспечивать собственную безопасность ведением постоянной, бескомпромиссной и смертельной борьбы по искоренению своих противников”.
Кеннан объяснял, что, по его наблюдениям, советское руководство уважает только силу, а дружелюбие, улыбки и поиск компромиссов считает слабостью.
“Рассуждая о том, что человеческие институты приобретают особый внешний блеск как раз в тот момент, когда их внутренний распад достигает высшей точки, он уподобляет семейство Будденброков (роман Томаса Манна -КК) в пору его наивысшего расцвета одной из тех звезд, свет которых ярче всего освещает наш мир тогда, когда на самом деле они давно прекратили свое существование. Кто может поручиться за то, что лучи, все еще посылаемые Кремлем недовольным народам западного мира, не являются тем самым последним светом угасающей звезды? Доказать это нельзя. И опровергнуть – тоже.” (Дж. Кеннан, “Истоки советского поведения”)
Когда все это писалось, на дворе стоял 1946 год.
Перед послевоенным Западом стоял вопрос: что же делать? Вечно ублажать и угождать СССР? Начинать новую войну?
И Кеннан предлагает третий путь: теорию “сдерживания” или “containment”, термин из эпидемиологии: иначе говоря, карантин. Дальнейшие действия советского руководства по отношению к странам Восточной Европы, и особенно к Польше, убедили даже самых упорных оптимистов в правоте Кеннана. Началось противостояние двух систем, которое благодаря этой доктрине не переходило в горячую фазу между США и СССР до самого его распада. Если ничего не делать, СССР развалится сам, так как эта система обладает внутренней нежизнеспособностью – писал Кэннан в 1946 году. Эти слова сбылись спустя 45 лет.
Цитату из заметки, приведенную Познером в лекции, писал в 1997 году уже 98-летний Кеннан. Из нее, как мне кажется, явствует то, что он не поверил ни в какую “новую Россию” и счел, что невротическая составляющая ее политики ни на йоту не изменилась. Он видел: имперский комплекс не изжит.
А бывает ли такое вообще?
В том же 1997 году я вспоминаю, как прощалась со своей последней колонией – Гонконгом – Британская Империя. В 1997 году истекал назначенный срок договора передачи между Британией и Китаем. Торжественная церемония (о, британцы так прекрасно это умеют!): медвежьи шапки королевской гвардии, душераздирающие волынки шотландских полков, фанфары китайского почетного караула.
Флаг Британии в последний раз опускается на флагштоке и передается Королевской гвардии. Империя уходит, оставляя за собой одну из самых процветающих и высокоразвитых территорий в Азии. Уходит с грустью, но достойно: без патриотических истерик, битья дипломатической посуды, крючкотворства, обмана, угроз. Таков был договор. Договор – это свято. Нет больше “старших” и “младших братьев”, “бремени белого человека”. Изжито. Предано истории.
И показывают в этот день на улицах повсеместно рыдающих жителей бывшей колонии. Когда не хотят, чтобы империя уходила, это многое говорит об империи… Это высшее искусство для империи – правильно уйти. Уйти, чтобы остаться – торговать, сотрудничать, приумножать. Но от Британии вряд ли ожидали иного. Наиболее интересной тут оказалась позиция Китая. Ожидали, что, заполучив Гонконг, он начнет с преследования инакомыслящих и абсолютного примата политики над экономикой, как делал СССР в послевоенной Восточной Европе. Ан нет. И тут стало ясно: это уже какой-то новый Китай. Что и подтверждается новейшей историей. Так что – меняется мир, меняются и подходы.
Теперь о расширении НАТО на восток, основополагающая причина “анти-западного гнева” россиян, о которой говорил Познер.
Не менее трех дней читала я на всех знакомых мне языках все доступное на эту тему в сети.
И “вот что я хочу сказать, стоя тут перед вами, простая британская женщина” )). Прочитав дипломатические документы 1990 года по теме в свободном доступе, я осознала одно – ни Горбачев, ни Шеварднадзе, ни весь тогдашний Кремль, ни Геншер, ни НАТО, ни госсекретарь Бейкер, проводя переговоры в феврале 1990-го по объединению Германии и вступлению в НАТО Восточной Германии, не имели НИКАКОГО ясного понятия, какие тектонические процессы пойдут по всей Европе, независимо ни от каких их договоров.
Тогдашние “кремлевские мечтатели” и вообразить не могли, до какой степени, особенно во время Балканского кризиса, усилится желание Восточной Европы жить в совершенно новой реальности, обезопасить себя от повторения травмы попадания в поле гравитации “сфер влияния” бывшего старшего брата, иногда склонного к инцесту.
Такое ощущение, что Кремль этого всего тогда толком просто не осознавал.
Иначе кажется НЕВЕРОЯТНЫМ, что в документах 1990 года, подписанных тогда г-ном Горбачевым, не было ни единой конкретной формулировки этого “обещания НАТО” – никаких письменных гарантий, что НАТО обязуется давать от ворот поворот всем независимым странам, пожелавшим стать членами Альянса только потому, что новая демократическая страна (как тогда казалось) может ощущать имперскую фантомную боль в области СССР и Варшавского Договора. Впрочем, г-н Шеварднадзе, министр иностранных дел, главный тогдашний переговорщик, потом вообще сказал, что не видел в НАТО абсолютно ничего ужасного…
В связи с этим хотелось задать г-ну Познеру такой вопрос (если бы он так не спешил):
Не кажется ли Вам невероятным, что распространение НАТО на восток в 1990 году настолько мало волновало советское руководство, что они даже не озаботились сколько-нибудь вразумительной письменной формулировкой таких гарантий, сроков и других касающихся этого деталей? Не выглядит ли это как просчет и некомпетентность тогдашнего руководства Кремля, у которого, что весьма понятно, не было никакого опыта решения таких совершенно новых исторических задач?
Какой профессиональный дипломат допустит устное соглашение по такому важнейшему вопросу? И теперь выходит, что иных уж нет, а у доживших до наших дней переговаривавшихся тогда почтенных старцев память уже не та, и вот Горбачев помнит, что что-такое точно, кажется, обещали, и Мэтлок помнит, а Бейкер – не помнит, а Геншер что-то припоминал, но забыл, а у Шеварднадзе уже не спросишь… Так почему же не ЗАПИСАЛИ?
А если советские руководители этой ситуации “не могли себе даже представить” (в 1990 году Запад, думаю, тоже), то откуда этот в последнее время все сильнее разжигаемый гнев “поставленных Западом на колени” и “нарушенных обещаний”?
И почему даже в том же 1997 году Россия, уже став партнером НАТО и вступив Совет Альянса, не потребовала горбачевскую договоренность (тогда следы были горячее) никак на бумаге зафиксировать?
И ведь регулярно беседовали в Совете НАТО за круглым столом, регулярно обменивались стратегической информацией, о чем свидетельствует масса протоколов в свободном доступе, и проводили регулярные совместные российско-НАТОвские учения (такие имели место, кажется, в 2011 году, когда Россия была и при деньгах, и в силе, и во всех международных организациях цивилизованного мира?).
Почему же случилось тогда, а по-настоящему обиделись два десятилетия спустя?
Не связано ли это, не дай Бог, с недавними событиями и поиском удобного эмоционального базиса для нео-советской экспансионистской доктрины?
Когда британского премьера Гарольда Макмиллана однажды спросили, что будет определять курс его правительства, он ответил: “События, my dear, события”. А вот их-то с абсолютной точностью не может предугадать ни один политик.
Хороших вопросов в аудитории было, пожалуй, два.
Например, вопрос о свободе слова. Познер, конечно, его ждал и ответил, что и в Америке нет никакой свободы слова. В России чем меньше у издания подписчиков, тем большей свободой слова оно пользуется. А крупный канал должен соизмерять, так сказать… Директора медийных корпораций США цензурируют в соответствии со своими взглядами то, что выходит в эфир, и если протащить что-то против, можно лишиться работы. (Работы – это ладно, а как быть со статистикой, что за последние 15 лет в РФ застрелен или лишен жизни иными путями 21 журналист, и следствие по большинству из этих дел зашло в тупик? Все это в свободном доступе, г-н Познер, имена, подробности…)
Потом встала девушка и сказала: “Вот Вы тут призывали к общению, обмену, кооперации, а не будет ли это выглядеть одобрением негуманной политики РФ в Украине?”. К этому вопросу Познер тоже явно был готов.
Познер ответил, что прямой выгодой для Запада, по его мнению, будет сотрудничество с Россией при любых обстоятельствах, пока не стало хуже.
Мэтр журналистики также дал юной студентке красноречивый и неожиданно искренний совет, который я привожу здесь полностью, по аудиозаписи: “Forget about the humanitarian, and what is good or what is bad. Remember only one thing: what is in your interest?”
“Забудьте о том, что гуманно, забудьте о том, что добро, а что зло. Помните только одно: в чем тут ваш интерес”.
Вот такой замечательный урок журналистской этики.
У меня все.
