это не мне спасибо,  это не моя находка
я просто ..вспомнила подарок

Мой маленький народ. Передача наследства. 1

К сожалению, сам я «рылом не вышел» – до девяти лет (с перерывам от четырех до шести) жил в «дярёвне», а до четырнадцати – почти в рабочем поселке (рабочий район Пушкино). Кое-что перепадало лишь от начитанного отчима с военно-начальственной психологией. Так что прозревать я начал потом...

Но в четыре года (1945 год), разрывая для растопки печи божественные журналы начала двадцатого века «Нива» (которые нам для этой изуверской цели отдавала загадочная старушка Анна Францевна), я успел наглотаться странных впечатлений от фотографий людей, которых вокруг меня – по дороге в поезде и метро до детского сада (по-видимому, гознаковского) на Красносельской я не видел.

Нет, несметное количество фотографий священносужителей на моей психике никакого следа не оставляли. А вот фотографии матросов, офицеров, адмиралов, писателей, философов, ученых так и зафиксировались на всю жизнь в моем подсознании. И когда через несколько лет, до моего сознания долетали ОБРЫВКИ из описания каких-то неведомых благородных людей, они находили в подсознании соответствующие фотографии и прочно сливались с ними. Так складывалась картина о неведомом мне прекрасном сословии людей в российском обществе.

Характеристики этих людей были довольно четкими: 1) исключительное уважение ко всем другим людям, никакого навязывания им своего мнения и оказывания на них давления; 2) мягкость в предложении общения и сотрудничества; 3) отсутствие грубых выражений в речи и... 4) загадочность.

Последнее качество я осознал и понял уже спустя многи годы, после знакомства с кибернетикой: не может бедная информационная система ПОНЯТЬ богатую! А в детстве я этого не знал и злился, что не мог понять почему и что надо делать. И не было НИКОГО, кто мог бы мне помочь...

Первым человеком «не такой, как все» оказался мой одноклассник-первоклассник Генка в глухой деревенской провинции. Он жил от меня «далеко» – через дом, и потому в одной компании мы были не часто и по этой причине не подружились. И лишь через несколько лет я узнал, что он был сыном... агронома...

Со второго класса я жил уже в подмосковном Пушкино и ходил учиться опять же в деревенскую школу. Но подсознательный интерес к особым людям исподволь потихоньку развивался.

Моим местом в обществе было социальное дно – дети бедняков и матерей-одиночек. Но двое ребят-соседей из нормальных семей были уже чем-то «выше» меня. Да, у них была нормальная одежда и галстуки у них были не хэбэ, а шелковые. Но ощущение их превосходства надо мной определялось не этим. А чем? Оба жили в собственных домах с огромными приусадебными участками, и их родители имели возможность не только их содержать и следить за их учебой, но и как-то воспитывать в более широком плане. А вот в последнем отношении я был предоставлен самому себе.

Но однажды в третьем классе у нас по каким-то причинам прошли совместные занятия с параллельным классом. И тут я впервые увидел чудо: девочку из другого мира. (Понятно, красавица – как выяснилось потом, из другого мира они все красавицы!) Лена Кошелева. К концу дня выяснилось, что она отличница. (Тоже интересное совпадение: почти все отличницы были на мой вкус красавицами.) Но поразила-то она меня не красотой, а ИНЫМ духом, иными манерами, что ли. И действительно, после уроков выяснилось, что ее родители – коминтерновские работники. Что такое Коминтерн, я тогда еще не знал, но проинтуичил, что она – «не твоего полета птица», «рылом не вышел»! Так что потворствовать своим симпатиям я не стал, и со временем она навсегда исчезла из моей жизни.

Но тема иных людей не только не исчезла, а, наоборот, все сильнее развивалась. Я был в недоумении: почему я не столь прекрасен, как ОНИ?! И ведь дело-то не в одежде! Одень Незнакомку с одноименной картина И.Крамского «Незнакомка» в лохмотья, она не перестанет быть прекрасной! Красота-то снаружи, а причина-то внутри! И вот почему на гроши, которые в шестом классе заработал продажей браконьерских новогодних ёлок, я купил не конфеты, а... «Книгу для родителей» о воспитаниии детей – в надежде найти в ней инструменты для правильного самовоспитания...

Я рос. Иногда попадались полезные для самовоспитания книги типа «Афоризмов». А однажды увидел еще одно чудо. Это случилось в девятом классе. Бродя вечером по коридорам школы, я услышал за одной дверь необычный, ИНТЕРЕСНЫЙ, шум. Я набрался наглости и заглянул в класс. Там симпатичный учитель рассказывал ученикам с горящим глазами что-то о стихах (к которым я был равнодушен). Видение продолжалось минуты две, а потом в коридоре мне кто-то объяснил, что здесь проходит заседание литературного кружка. Впоследствии учИтеля (он же был и завучем, который однажды прочел мне нотацию за плохое поведение) я ни разу больше не видел и лишь спустя полвека узнал, что его заставили уйти на пенсию за слишком либеральные взгляды, которые он прививал своим ученикам...

Однако мысль о том, что в литературе может быть что-то интересное за пределами школьной программы, в сознании осталась. Оказывается, ИНАЯ жизнь и ИНЫЕ люди не вымерли, они РЯДОМ! Только нужно открыть ТУ САМУЮ дверь! И двери стали потихоньку открываться...

Но это чуть позже, а пока я высматривал людей в своем окружении. Я часто бывал в районной билиотеке и отметил для себя, что людей интересующихся САМОразвитием практически нет. За два-три года моей активой библиотечной жизни я заметил лишь два случая, когда читатели брали книги не для развлечения, а для удовлетворения необычного интереса. В обоих случаях это были девушки, с обеими я впоследствии познакомился, обе оказались из тех, кого я искал, но обе партии я профукал. Однако на всю жизнь они остались для меня святынями. Хотелось бы перед уходом ТУДА с ними встретиться...

В 1958 году, после курьезного непоступления на физфак МГУ, я устроился токарем на завод «Красный Пролетарий». К этому времени я уже был достаточно развит, чтобы определять ТЕХ, СВОИХ, людей по внешности. И потому довольно быстро среди шести тысяч рабочих без единого слова узрел единственного своего человека. Это был Владимир Крылов, аспирант МГУ, наказанный «исправительными» работами за духовное участие в кружке Краснопевцева на истфаке. Мы познакомились и стали друзьями. Однако совместной политической деятельности не получилось: он был уже образованным и осторожным историком, а мой багаж состоял лишь из одного отчаянного желания послужить на пользу справедливости и человечности. Лет через десять судьба сведет его с моей женой в Институте Африки. Он к тому времени стал попивать, а я духовно еще не был готов прийти ему на помощь. Но до конца своих дней он оставался красивейшим интеллигентом моего любимого загадочного племени.

В 1959 году я поступил в Лесотехнический институт на королёвский факультет ФЭСТ, где историю КПСС преподавал Николай Тихонович Туз. Я встрепенулся после первой же его фразы: он обращался ко МНЕ! На самом деле он обращался к себе подобным, но кроме меня этого никто больше не понял. И полтора года он говорил в ПУСТОТУ, без малейшей надежды, что кто-то его услышит. Но оказалось, что  одна ДУША в аудитории всё же была. Однако я боялся самой мысли подойти и сказать ему, что я его СЛЫШУ! И, судя по всему, я вообще оказался единственным в его жизни, кто его УСЛЫШАЛ. Незадолго до его смерти я разыскал его, и мы с моей Соней провели у него несколько часов. Человек-Дух, человек-Глыба!.. Получается, что он прожил жизнь только для нас с Соней...

Николай Тихонович окончил ИФЛИ, учился вместе с кем-то (лень вспоминать) из будущих членов Политбюро. Об истреблении народа знал не понаслышке. У него был цирроз печени, и он готовиллся к уходу из жизни. И мы с Соней оказались тем спасительным транспортом, на который он перебросил свой Дух, ибо в этом случае человек не помирает! А я, со своей стороны, чувствовал, что сливаюсь со СВОИМ недоистребленным народом. Ах, какие же это были люди!..

/Продолжение следует/

нет, это не мое )(

Но я еще приду...

Ты знаешь, что сейчас в Москве?
Остатки снега растаяли
Появился подземный каток –метро  Ленинский проспект…это рядом со мной
Подруга  звонила …Вашингтон
У них  минус  5 гр.
У нас теплее
--------------
Разница есть …у них уже в конце марта отцвела сакура , а в начале апреля  мощные цветы
Там все  контрастно
Если ветер , то мощный, если дождь, то не убережешься ….насквозь
За 2 недели все видела
И жару, и цветы…и детей на траве…и

Отредактировано выхухоль (30-12-2017 03:52:38)

Я чёта не пойму.
Кто нас любит?
Тартила?

Не могу себе ни в чём отказать.
Мне кажется, что  есть некое не совсем честное в том, что помню и что я вижу.
Я нашёл себя прошлого в разделе Техника.
Нашёл как "Au" картонкой в рынду ударила.
Правда у неё со словом "картонный" какие то проблемы были.
И как Космополит смеялся.
Ну хоть убей, не помню "Au".

Отредактировано Amb (30-12-2017 05:51:31)

Мой маленький народ. Передача наследства. 2

/Продолжение/

Однажды я возвращался из института (в Строителе) загорским поездом. Народу в поезде было много. И вот, разглядывая по привычке лица, я вдруг увидел НЕЧТО: через три «купе» от меня у окна сидел пожилой мужчина с лицом ОТТУДА, из журнала «Нива», из каких-нибудь 1880-х годов! И первая мысль: я должен его не потерять, ибо в жизни уже бывали случаи, когда из-за стеснительности мой корабль уходил, оставив меня на пустынном берегу! Я стал накачивать мышцы наглости, чтобы не проглотить язык.

Моё предложение прозвуало просто: «Извините, но я хотел бы с Вами познакомиться!». Мужчина нисколько не удивился, как будто такое ему предлагают каждый день. «Хорошо, – ответил он. – Я сойду вместе с вами и дальше поеду следующим поездом». Мы пробалакали на платформе битых два часа, а поезда все проходили и проходили! И только необходимость прервала нашу беседу. Но мы договорились о встрече. Звали моего нового друга Илья Александрович Цареградский...

Мы были как два самодостаточных влюбленных. Правда любовь наша была уж слишком странной: невероятно, но за три года наших отношений мы ни разу не заговорили о быте, а всё – история, политика, философия, литература, любовь... Это-то и привело нас к беде: однажды я по не зависящей от меня причине на встречу приехать не смог, а коррдинат друг друга у нас не было... Но три года я имел величайшего из Учителей, а Илья Александрович, надеюясь, – благодарнейшего из Учеников...

***
Эти заметки я начал писать, находясь под сильным впечатлением от романса «Белой акации гроздья душистые» в исполнении Марии Пахоменко. Не владей я искусством управления своей психикой, то мог бы и застрелиться – по легенде, так стрелялись в Париже белые офицеры на концертах Петра Лещенко. Мелодия романса, конечно, уникальная: это однозначный реквием по нескольким поколениям малого русского народа – от 1860-х до 1930-х годов.

Романс вроде бы про любовь и прошедшую юность, но мне почему-то кажется, что «недобитые враги народа» посвятили его ушедшим поколениям Людей. Читая воспоминания Павла Милюкова о подмосковном детстве в 1870-х годах, я не видел диссонанса с тем, как если бы они относились к 1950-м годам – точно такое же ви'дение мира, точно такие же влюбленность, интересы, увлечения, ценности! И это был прекрасный мир, если бы не знать, чем он закончится. Вообще-то говоря, в этом отношении (в смысле тождественности мироощущения) Павел Милюков может быть эталоном: как будто я жил ВМЕСТЕ с ним! И было бы интересно почитать воспоминания о юности, написанные другими людьми либеральной культуры. (Мысль эта пришла мне в голову только сейчас, так что если кто может дать ссылки на такие воспоминания, буду весьма признателен!)

И вот в 1917 году произошла катастрофа, затронувшая полмира и продолжающаяся по сей день: эти тихие, нормальные, миролюбивые люди были объявлены врагами. И что интересно: неважно, чьими, а важно, что врагами, подлежащими уничтожению. И началось их истребление, в основном без – за отсутствием таковых – суда и следствия. Это уже потом для какой-то международной игры и затуманивания «общественного» мнения им стали лепить тёмные ярлыки врагов народа и английских шпионов, хотя это было излишне, ибо их уничтожали за либеральную культуру, за интеллигентность – ЗА либеральные («западные») ценности и способность МЫСЛИТЬ!

Хочется обо всем этом не думать, но я, к сожалению, родился со способностью мыслить и не думать никак не получается. И сам я оказался неистребленным лишь волей случая, а друзья – Толя Марченко, Витя Томачинский и другие – остались заключенными навечно... Не спасало от гибели сознательное (по неграмотности) и сотрудничество с Системой Зла. Вполне нормальные люди с либеральными взглядами (думаю, такими они были и в юности), как ставшие впоследствии нашими друзьями старый большевик Алексей Снегов и французский коминтерновец Жак Росси, получили по сути пожизненные сроки, спасла их лишь хрущевская оттепель...

***
...Но я вернусь к Илье Александровичу. Этот еврей с внешностью Карлсона, который живет на крыше, был САМЫМ милым из всех людей, встретившихся за всю мою жизнь! Мне было двадцать, а ему – за семьдесят. Настоящий дореволюционный питерский интеллигент. И я, загипнотизированный его человеколюбием, потерял всякую способность интересоваться причинами: как ему удалось выжить в этом мире? как он пережил Ленинградскую блокаду? и вообще: КТО он?! И разве не чудо, что на всем свете мне единственному довелось упиваться его добротой!

В Интернете я нашел лишь одну фамилию человека, кторый мог быть (а был ли?) его братом – начальник магаданских концлагерей. Еще у него в Ленинграде была дочь, с которой он поддерживалл постоянные, но, как мне показалось, не слишком теплые отношения. И что интересно: при моем богатейшем сегодня опыте общения с людьми практических всех видов деятельности и не могу выдвинуть ни одной гипотезы о его профессии! (Через пять лет подобное повторится с другим загадочным человеком, но тот хоть сам хотел, чтобы я ничего о нем не знал!..) Короче, по профессии Илья Александрович был... Человек!

Сегодня, когда многое уже позабылось, я задаю себе вопрос: ну и чем же могли часами азартно общаться молодой «оболтус» и старый «дурак»?! Но ничего не могу вспомнить. Единственное, что сохранилось в памяти, это его рассказ о расстреле Хрущёвым демонстрации рабочих в Новочеркасске в июне 1962 года – тема, за разговоры о которой в то время можно было и срок схлопотать. Мы оба понимали, что живём в самом большом в истории концлагере под названием Советский Союз...

Илья Александрович жил в СВОЁМ мире, во внутренней эмиграции, куда уходили многие информированные интеллигенты. Большинству советских обывателей это явление было незаметно, так как «эмигранты» не видели безопасной для себя возможности рассказывать об этом налево и направо (а кто много болтал, тот отправлялся в края далекие, а то и еще дальше). Спасительным миром для Ильи Александровича были произведения британского писателя Сомерсета Моэма. Ну и я, которому он завещал свой Дух, свою Нежность, свою Мудрость, благодаря чему и я на несколько часов в неделю оказывался в умном и человечном мире. Одно только докучало в этой «эмигрантской» жизни: пусто прожитую жизнь заново уже не переиграть...

/Продолжение следует/

тебя люблю
Поздравляю

не этот год
но Москва река)

сорвавшийся фонарь )))

А под ним никого нет?

С Новым годом!

Там история... Там нас задерживали... День без прав человека...

"недалеко от станции метро" - в памяти несметное количество историй...

Какое страшное сочетание: мины и поля... Песня "Русское поле" - это вещь!

А сворум - да...

Мой маленький народ. Передача наследства. 3

/Продолжение/

Вот какая штука: я никогда не был, да и вряд ли являюсь сегодня, стопроцентным интеллигентом. Но как акула чует запах крови за десять километров, так и я чувствовал НАСТОЯЩУЮ интеллигентность (дальше под интеллигентностью я буду понимать только такую интеллигентность) за весьма скудной информацией о человеке. И это уникальный феномен: если его нет, то без помощи Учителей он точно не появится, да и наличие Учителя – не гарантия: требуется еще активное внешнее ВОСПИТАНИЕ.

Кто-то из интеллигентов (возможно, великих актеров) отметил уникальную черту интеллигентности: неинтеллигентному человеку СЫГРАТЬ интеллигента не дано, сколь бы хитер и ловок он ни был! И мне на мое счастье хватили ума это понять! Но с этого момента начинается... ГОРЕ ОТ УМА! Быть-то интеллигентом хочется, да где ж его взять?!.

А ведь, помимо прочего, в большевистской России явление интеллигента считается отрицательным, подверженный бесконечным насмешкам и издевательствам. Быть интеллигентом было позорно. Оказывается, не только я, но и окружавшее меня общество понимало, что такое интеллигент. Только разница между мною и обществом состояла в том, что я ХОТЕЛ быть интеллигентом, а общество – НЕТ: оно было активно заряжено против «интеллигентных штучек» (словечко изобретенно, если не ошибаюсь, Лениным)! Это я усек еще лет в тринадцать, а потому всю жизнь свою мечту тщательно скрывал... Но ни в тирнадцать, ни в двадцать, ни даже в тридцать лет я себе вопроса не задавал: почему даже в Москве интеллигентов днём с огнём не сыскать?! А их образ, перебравшийся в мое подсознание в пять лет из журналов «Нива», меня постоянно к себе влёк.

Но какое-то почитаемое подобие интеллигентности в обществе всё же существовало. Оно складывалось из двух «интеллигентных штучек»: правил приличия и, по крайней мере, двух-трех курсов институтско-университетского или книжного образования. Интеллигентность таким людям, как правило, прощалась, ибо с ними легко было общаться. Хотя далеко не всегда за такой «вялотекущей» интеллигентностью просматривалась интелллигентность «контрастная», настоящая. Но все же такие люди существенно нивелировали тоску по настоящей интеллигентности.

...После расставания с Ильей Александровичем освободившуюся нишу заняли Сонины однокурсники, диссидентствующие историки: Саша Островский, Юра Туточкин и Дима Крикун.

Саша был, как и я, сын крестьянский, обладал феноменальными знаниями, был блестящим специалистом по фашизму («украденному у ленинских большевиков»).

Родители Юры были чиновниками, сам Юра был любознательным, а университетская среда сделала его вполне приличным человеком.

И только скромница Дима выделялся из них мягкостью своего поведения и недюжинным философским самообразованием. Он жил в подвале дома, почти примыкающего к зданию Лубянки, а его мама была старой, больной интеллигенткой.

Мы встречались у нас в Пушкино раз в месяц, но ГБ уже приставила к нашему дому своего «специалиста» (медработника, который регулярно приходил «к маме», страдающей гипертонией). Наша сладкая компания просуществовала много лет и закрылась в связи с началом нашей с Соней открытой правозащитной деятельности, а подставлять ребят нам не хотелось...

Мой путь к фундаментальной интеллигентности осложнялся не только отсутствием строгого воспитания, но и многими сословиями, которые в порядке убывания по значимости составили такой список: точные науки и изобретательство, патриархальное крестьянство, гриновская этика, социокибернетика, диссидентство. Не считая таких мелочей, как все виды искусства, отшельнический быт и др. Так что интеллигентности найти прочный уют в такой компании разных Я было непросто. Но она, тем не менее, какими-то прыжками развивалась...

Нескольких интеллигентных людей я встретил в Московском университете: замдекана мехмата (фамилию не помню); известного математика Петра Сергеевича Моденова; трех известных профессоров с мехмата (читавших нам курсы матанализа, высшей алгебры и аналитической геометрии)...

В 1965 году в букинистическом магазине на Сретенке мы с Соней познакомились с загадочным и весьма интеллигентного вида Вадимом Николаевичем, начавшим поставлять нам в огромном количестве и за сущие гроши запрещенные книги всех времен и народов. Его условие было простое: мы не должны интересоваться его личностью! И пять лет (пока полностью не обессилили) мы щепетильно выполняли его просьбу. Но зато, похоже, у нас была самая богатая раритетная частная библиотека. Жаль только, что многое пришлось сжечь...

И в том же году мы познакомились (тоже через бук) со студентом философского факультета Николаем Боковым, уже весьма активным, но, как мне показалось, осторожным диссидентом. И с этого момента мы с Соней наполовину уходим в подпольную политику.

Полгода спустя я устраиваюсь на работу (завхозом) к психологу А.Н.Леонтьеву на философском факультете МГУ, но вскоре перешел на работу (научно-техническим сотруднком) в сектор истмата Института философии АН СССР. Пожалуй, это было наиболее интеллигентное общество (не считая правозащитников) во всей моей жизни. И тем не менее, дух пролетарского «перевоспитания» на большинство из них наложил свой отпечаток. Наиболее интеллигентом мне показался Анатолий Иванович Крылов, пришедший в наш сектор после его увольнения из Генерального штаба за критику инициативной атомной аванюры СССР по развязыванию Третьей мировой войны. Наука существует не для того, чтобы общество знало, что с ним хотят сделать...

Несмотря на презрительное отношение к интеллеигентности у большинства советского общества, в последнем, тем не менее, существовала существовала недовыкорчеванная наследственно-гуманитарная прослойка людей, обладавших исторической памятью. По понятным причинам она концентрировалась в кино и театре. И в 1967 году острый интеллигентский нарыв лопнул фильмом «Доживем до понедельника». Это был открытый вызов совку! Фильм, вроде бы и не шибко оппозиционный советскому режиму, просто взорвал общество, разделив его на две весьма контрастные части: людей чести и совковое быдло, сохранившиеся и поныне. Вячеслав Тихонов и Ирина Печерникова представили нам пример прекрасных интелигентов. К счастью, совок этого не осознал и не потребовал от власти фильм запретить...

Но с этого момента советский народ распался на два народа: Пятую колонну и патриотов. Вся социально-общественная жизнь протекала и протекает только в Пятой колонне, а патриоты стремились и стремятся к стабильности и (под руководством власти) к тотальному уничтожению любой инакости. Поэтому, в частности, публикация моего дальнейшего анализа российского общества представляется совку опасной и потому безнадежной – практически на все российские сайты доступ автору закрыт. Причем навечно. А выступать под вседонимами давно не в моих правилах.

/Продолжение следует/

а почему так
Трава зеленая , а что выше , белое
Земля теплая , а иней застыл?