Мой народ. 9. Полые воды
Моя самая настоящая и полноценная землячка Валя Кулакова напомнила мне об удивительном символе НАШЕГО деревенского народа – о половодии, и не столько о половодии, сколько об отношении к нему деревенских жителей. И я вспомнил то, чего не вспоминал за все последующие семьдесят лет...
Половодий в моей жизни было три – в 1947, 1948 и 1949-м годах. Что они значили для пацана 6-8 лет, всем более или менее известно да и я об этом не раз писал. А вот на что я не мог обратить внимание в детстве, так это на то, что оно значило для людей взрослых. А было оно СОБЫТИЕМ, выходящим далеко за пределы бытовых трудностей.
Следует заметить, что горожане и по сей день не знают, что означает словечко «колхоз». Они думают, что это такое же предприятие, как фабрика или завод. Хренушки! Колхоз – это самый большой в истории цивилизации концентрационный лагерь. Знать это не полагалось даже самим колхозникам (а знающие просто отправлялись на истребление в ГУЛаг). Самое большее, на что хватало смелости, это под большим секретом прошептать своим детям: «Мы люди ПОДНЕВОЛЬНЫЕ!». Маленькое счастье колхозников заключалось в том, что к каждому крестьянину чекиста не приставишь! И потому в своих мыслях крестьянин жил всё же СВОЕЙ жизнью...
Но вот наступает День Половодья. Вода стремительно заполняет узкое нижнее русло двух метровой высоты и... выходит НА ПРОСТОР!!! Вот вам, выкусите! Была речка Малынь, а стала речкой Волинь, несущейся по прибрежным полям и болотам! Вот он символ русского трудового крестьянства! Нам не нужны ваши заботы – нам нужно, чтобы вы НЕ мешали нам жить!
Не знаю, моя ли это фантазия, но в день паводка люди бросали все свои вечно необходимые дела и... шли на край холма, к обрыву над рекой. Кажется, они ни о чем не говорили – и так всем всё было ясно! В деревне и в обычое время не было злобы, а тут всех объединяла светлая и печальная любовь. Как реквием по счастливой жизни...
Невероятно: нищета фантастическая, но я помню каждый миг той жизни. И не только той, но и за столетие, а то и два до того: роскошный дом барина, превращенного, за отсутствием иных надежных укрытий, в колхозный амбар; кирпичные камеры для лечения чесоточных лошадей; церковь Иконы Казанской Божией Матери, обезглавленная в эпоху коммунистического фанатизма; руины древних фундаментов; старинное кладбище, еще сохранявшее историю села до его формального основания в середине 19-го века; мельница; школа; риги; конюшни; чуть ли не каждое дерево...
Ну и, конечно, самое потрясающее в той жизни было МИРОЛЮБИЕ селян. А что творилось за 300 км в Москве, никого не интересовало – пропади они пропадом! Если бы не рабская коллективизация с ее сверхэксплуатацией, то жили бы крестьяне при развитом коммунизме уже в 1930 году, ибо ВСЕ условия для этого – трудолюбивые люди и земля – были!..
Не помню, сколько времени люди смотрели на разлившуюся метров на двести маленькую, святую в их жизни, речку. И только теперь, перед уходом ТУДА, я представляю, о чем они могли думать. Полагаю, это было как на Болотном митинге 2012 года: каждый смотрел на идущего рядом с просветленным выражением – с надеждой, что последнего дня Помпеи не будет. Воздух был насыщен любовью. И никто не предполагал тогда, куда их кривая вывезет...
Но вот что интересно: в деревне-то я прожил с небольшими перерывами до девяти лет, а все последующие годы занимался преимущественно научно-технической и гуманитарой деятельностью. Но я не стал не только полноценным интеллигентом, но даже образованцем с городским гонором. Самым бизким мне сословием по духу осталось крестьянство, но только ТО – миролюбивое. И мне не мешали ни зачастую их низкий образовательный уровень, ни отсутствие общекультурного интереса. С меня было довольно их ЛЮБВИ друг к другу и к природе.
Десятки лет противостояние диктатуре отбили у меня всякое уважение к явлению патриотизма. Но вот я думаю: а почему я должен стесняться своей любви к своему маленькому народу – деревне до 1956 года? И даже больше: именно деревня и кажется мне моей Родиной!..
(2018)
