Татьяна Фельгенгауэр: «Я уверена в том, что этот человек не сумасшедший»

Заместитель главреда «Эха Москвы» Татьяна Фельгенгауэр — о своем самочувствии и о нападавшем
— Таня, первый вопрос, конечно, — как вы себя чувствуете?

— Спасибо, гораздо лучше. Почти ничего не болит, начали смягчать диету, раньше только жидкое и прохладное можно было, а сейчас разрешили котлеты!
— Как первый поход на радиостанцию? Все нормально?
— Отлично! Мне хотелось сделать сюрприз, и, кажется, это удалось. Была безумно рада всех видеть, обнять. Мне было важно показать, что только я сама могу решить — когда мне появляться в эфире (ну и Алексей Алексеевич Венедиктов, конечно, привет ему!), что меня никто не запугал и не запугает.
— Не было страшно приходить в место, где на вас напали?
— Я очень внимательно к себе прислушивалась: страшно или нет. Нет. Это моя радиостанция, это мой дом. Я была в гостевой, там переставили мебель. Я очень благодарна человеку, который это придумал.
Нет, не может быть страха дома. Другое дело, что меня пока хватает минут на 30-40. Очень быстро устаю... Врач говорит, это примерно через месяц пройдет.
— Что вы сами думаете о нападении — что это было?
— Я не очень хочу об этом думать. Мне нужно сначала восстановиться, я хочу вернуться к своему нормальному состоянию. Но я уверена в том, что этот человек не сумасшедший. Мне кажется, он прекрасно все спланировал. Если вы видели выписку из моего эпикриза — вы понимаете, он шел не пугать, он шел убивать. Он знал, куда нужно бить, удар был очень уверенный, не один удар — два, и еще лицо... Меня спас наш охранник.
Этот человек не был похож на нервного психа. А вот зачем он шел меня убивать — я не знаю и не хочу об этом думать. От этого пользы никакой, а вреда очень много. Есть следователь, есть мой адвокат Сергей Бадамшин, которому я безмерно доверяю. Следователь будет расследовать дело, а Сергей — следить, чтобы все было сделано, что должно.
— Вы ведь знаете, что президент Владимир Путин уже решил, что это был сумасшедший? И сказал об этом публично. Вы думаете, после этого следователь будет рассматривать разные версии?
— Конечно, мне когда сказали про слова Путина, я сначала ужасно расстроилась и даже рассердилась — как же так, не специалист, может так уверенно говорить... Зачем? Но я поговорила со своим адвокатом, и он мне сказал: «Таня, ты можешь сделать что-то со словами Владимира Путина? Нет? Ну и успокойся». И это правда — я ничего не могу сделать со словами Владимира Путина, и я не буду думать и про него. Ну сказал что-то Путин, ну и ладно. Мне важно, что у моего адвоката претензий к работе следователя нет. Мне важно, что считает мой адвокат. А мой адвокат считает, что следователь работает хорошо. Это главное.
— Таня, спасибо, выздоравливайте!
— Да, я очень постараюсь. Для меня это сейчас главное. И — еще раз спасибо всем врачам, их имена надо золотыми буквами писать.
«Ей нанесены два удара в горло, с попыткой отрезать ей голову»
Адвокат Сергей Бадамшин с согласия Татьяны Фельгенгауэр показал нам фрагмент из выписного эпикриза:

«1) во 2-й зоне шеи, кнутри от грудино-ключично-сосцевидной мышцы, имеется колото-резаная рана размерами 7,0×5,0×2,0 см, с неровными краями, треугольной формы, с умеренным кровотечением. 2) В 1-й зоне шеи по средней линии поперечная колото-резаная рана размерами 3,0×1,5 см с ровными краями, с умеренным кровотечением. 3) На нижней губе у правого угла — продольная колото-резаная рана 1,0×0,2 см с незначительным кровотечением. 4) на ладонной поверхности средней фаланги среднего пальца правой кисти — резаная рана размерами 2,0×0,5см без кровотечения».

«Еще у Татьяны была перерезана внутренняя яремная вена, подчелюстная слюная железа, пробита гортань в двух местах, — рассказал Бадамшин Открытой России. — Другими словами, ей нанесены два удара в горло, с попыткой отрезать ей голову. А когда охранники навалились на убийцу буквально в первые секунды нападения, он полоснул ее еще и по лицу. Силовики на Татьяну смотрят с нескрываемым удивлением, узнав о способе покушения и локализации ран. Маньяк шел ее убивать. Хладнокровно и на виду у всех. Почему я это решил рассказать с разрешения Татьяны? Потому что никто не представляет тот ужас, который она пережила».

Нападение на Татьяну Фельгенгауэер произошло 23 октября, когда в редакцию «Эха Москвы» ворвался гражданин Израиля Борис Гриц. Он брызнул из газового баллончика в лицо охраннику на входе, пролез под турникетом и поднялся на лифте на 14-й этаж, где ударил Фельгенгауэр ножом в шею.
Журналистку госпитализировали в НИИ имени Склифосовского в тяжелом состоянии, после операции она некоторое время находилась в состоянии искусственной комы. Нападавшего задержали в здании  радиостанции, на допросе Гриц вел себя неадекватно и заявил, что журналистка «телепатически» преследовала его. Следственный комитет возбудил дело о покушении на убийство.

Фельгенгауэр выписали из больницы 3 ноября.

https://openrussia.org/notes/715765/ Сайт Открытой России.

Судя по последнему интервью Медузе, она никуда не собирается.

«Я могу с ходу пошутить 25 смешных шуток про горло» Интервью заместителя главного редактора «Эха Москвы» Татьяны Фельгенгауэр

— Как ваше самочувствие?
— Две недели прошло, чувствую я себя нормально, вроде все заживает хорошо и правильно. Я в контакте с хирургом, сегодня [7 ноября] к нему ездила, он сказал, что все в порядке. Мне еще долго предстоит ездить в больницу и выздоравливать, потому что ранения были очень серьезными.
— Какие именно?
— У меня две серьезные раны на шее, в том числе была задета яремная вена, — все серьезно, в общем. Поэтому я так много раз говорила и говорю спасибо хирургам, которые меня спасли, это настоящее чудо — с такими ранениями остаться живой. У меня был порез на лице, еще зашивали палец, потому что я, видимо, отбивалась [и задела лезвие ножа]. Хирурги потрудились на славу, работы у них было много. Сейчас потихоньку заживает, надо набраться терпения и соблюдать рекомендации врачей — покой, минимальные нагрузки на ту зону, где была операция.
— Врачи ругались, что вы 6 ноября вышли в эфир «Эха Москвы»?
— (Смеется.) Вы знаете, они обратили внимание, что я приехала на работу, но я оправдалась тем, что мне нужно было предупредить своих слушателей — чтобы до Нового года меня не ждали. Я постаралась покороче, буквально на 25 минут. И это в том числе психотерапевтическая вещь. Для меня было важно вернуться в мою родную редакцию, в эфир, зайти в комнату, где меня пытались убить, понять, страшно мне или нет. Я была рада, что в понедельник все прошло как-то спокойно. Я была рада увидеть коллег, побыть в эфире. Это как в одном фильме было: «Не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть».
— Какие ощущения были, когда вы зашли в комнату, где на вас напали?
— Знаете, не могу сказать, что была паника. Я зашла, посмотрела. Там передвинули мебель. Я не испытала ничего такого, давление или температура не подскакивали. У меня как-то ровно прошло, и поэтому я собой очень горжусь. Я еще в целях сохранения здоровья стараюсь не читать новости, интернет, не открывать твиттер. Ну если только чуть-чуть. В основном читаю фейсбук, у меня закрытый аккаунт, стараюсь отвечать на сообщения, которых очень много. Я понимаю, что мне предстоит и психологическая реабилитация, потому что знать, что кто-то воткнул тебе нож в горло, попытался его перерезать, — это серьезная травма для психики, и нельзя делать вид, что ничего не случилось.
— Насколько хорошо вы помните события 23 октября?
— Помню, что я сидела; кто-то схватил меня за шею. Я помню этот удар в горло. Это очень больно. Видимо, дальше была борьба, это помню не очень хорошо. Мне удалось убежать, а человека повалили на пол. Дальше я была занята тем, чтобы остаться живой. Основательно насмотревшись медицинских сериалов, я помнила, что надо очень крепко пережать место, откуда идет кровь, — я двумя руками сжимала шею, моя коллега Ида Шарапова повела меня вниз. Ко мне подошла женщина с предложением помочь — я потом уже через фейсбук узнала, что это Наталья Уварова из театра [«Эрмитаж», который расположен в том же здании]. Я сказала ей крепко зажимать мне шею и не давать терять сознание. Очень сложно было говорить, я в этот момент захлебывалась собственной кровью, был глубокий порез.
Довольно быстро, кажется, приехала скорая, врач наложил повязку, и повезли. Я не теряла сознание, потому что мне это почему-то казалось очень важным. Ну и адреналин, наверное, сделал свое дело. В Склифе меня встретил хирург, мой прекрасный Карен Рубенович Джаграев, которому я теперь обязана, по-моему, всем и которого я нежно люблю. Привезли в операционную. Дальше я уже знаю по рассказам от других людей. В себя пришла в отделении шоковой терапии, трое суток я там провела, а потом [до выписки 3 ноября] — в обычной палате.
— Много людей приходило?
— Хотели прийти, конечно, все. Но у меня была очень тяжелая операция, я потеряла много крови, и совершенно не было сил, так что я ограничила список посещений родными и близкими.
— Но написали письмо всем остальным.
— Написала еще в реанимации. Когда ко мне пустили родственников, они рассказали, что все совершенно сходят с ума, ужас и кошмар. Я была с трубкой, не говорила, говорили родственники, а я им писала бумажечки. Они передали большую записку от друзей и коллег. Я написала им ответ, а на другой стороне — письмо всем, кто за меня беспокоится. И, мне кажется, все немножко успокоились.
— Вы еще пошутили, мол, «дышать через трубочку даже прикольно».
— Будем откровенны: если не шутить, будет прям совсем тяжко. Поэтому у меня сейчас режим иронии и самоиронии выведен на максимум. И поверьте, я могу с ходу пошутить 25 смешных шуток про горло.
— Можно хотя бы парочку?
— Ну, из популярных: когда кто-нибудь спрашивает, когда мы встретимся и пойдем гулять, я обычно отвечаю, что у меня дел по горло! Или из диалога с подругой, которая пожаловалась, что у ее мужа болит горло: я спросила, как болит — колет или режет?
— Довольно смешно!
— Мне кажется, что в этой ситуации нормально [так шутить]!
— Следователи к вам приходили в больнице?
— Следователь пришел, когда перевели в обычную палату, я попросила перенести допрос на более позднее время. Вот на этой неделе пойду, заодно узнаю, что из того, что я вам рассказала [про покушение], можно было рассказывать.
— Когда вы узнали про нападавшего — Бориса Грица?
— В больнице. До того как я себе поставила запрет на чтение новостей, я упросила найти какую-нибудь газету. И там была заметка, я прочитала, что меня пытался убить человек по имени Борис Гриц. И мне это имя ни о чем не говорит. Я не знаю этого человека и даже не помню, чтобы на меня кто-то в соцсетях выходил с таким именем.
Подозреваемого в нападении на Татьяну Фельгенгауэр Бориса Грица арестовал Пресненский суд Москвы, 24 октября 2017 года
Михаил Воскресенский / Sputnik / Scanpix / LETA
— Вы, конечно, знаете, что он заявил, будто состоял с вами в телепатическом контакте с 2012 года, а вы его «сексуально изводили».
— Слушайте, можно косить под сумасшедшего сколько угодно, но, поверьте, рука, которая била меня ножом, была очень уверенной и твердой. Человек прекрасно знал, куда меня бить.
— Вы думаете, он притворяется?
— Я не думаю, что он сумасшедший. Думаю, он притворяется.
— А какие у него могли быть мотивы, по-вашему?
— Вообще никаких предположений.
— Вы даже гипотетически об этом не думали?
— Нет, и не собираюсь копаться в этом сейчас. Мне выздоравливать нужно, а не думать, почему какой-то человек так тщательно спланировал покушение на меня.
— За судом над Грицем будете следить?
— У меня есть адвокат Сергей Бадамшин, которому я безмерно доверяю; все, что нужно и важно, он мне рассказывает. В суд я точно схожу, потому что надо дать показания. Дневать и ночевать я там не собираюсь.
— Вам вообще есть дело, что будет с этим человеком дальше?
— Мне бы хотелось, чтобы его наказали, потому что покушение на убийство — серьезное преступление, а этот человек однозначно пришел меня убивать.
— Поквитаться вам не хочется?
— Нет. Знаете, если вы ждете, что я скажу: «Ах, как жаль, что нет смертной казни, мне бы хотелось, чтобы его расстреляли», — нет, я этого не скажу.
— С трудом представляю, какие у меня были бы ощущения после покушения, — но, думаю, я по крайней мере был бы очень зол.
— Нет, я не могу сказать, что я злюсь или что-то такое; возможно, это какие-то правильные защитные механизмы, потому что негативные эмоции мне сейчас совершенно точно не нужны. Никакой особой кровожадности во мне нет. Мне не хочется, чтобы с ним произошли какие-то несчастья, не надо. Пусть его по-честному судят, с соблюдением состязательности сторон. Мне бы просто не хотелось, чтобы кто-то сказал: «Ой, ну это какой-то сумасшедший». Мне кажется, повторю, что он не сумасшедший, а человек, который очень тщательно спланировал покушение.
Над делом работают следователи, со стороны моего адвоката никаких претензий к ним нет, поэтому пусть работают, а мне нужно выздороветь.
— Покушение на вас сотрудники разных изданий назвали атакой на журналистику. Были и те, кто посчитал это частной историей. Вы считаете покушение на вас атакой на журналистику?
— Я под этим углом вообще не рассматриваю всю эту историю. Простите мне мой эгоизм, но есть я — и есть человек, который пришел меня убить. Это к вопросам о мотивах — я не хочу об этом думать. Мне нужно, чтобы у меня температура была нормальной, а не о судьбе журналистики думать. У меня сейчас просто другие приоритеты.
— Вы чувствуете, что покушение вас каким-либо образом изменило?
— Никто не может выйти из такой истории прежним, это слишком серьезная травма для психики. Мне еще предстоит с этим ужиться, я пока вообще не понимаю масштабов этой травмы. Я не случайно сказала про приоритеты — прямо сейчас я хочу заниматься своим физическим здоровьем. Параллельно я буду со своим врачом разбираться со своим психическим здоровьем. И, видимо, в процессе работы я начну понимать, как я изменилась — и изменилась ли.
Сейчас я просто ужасно рада, что жива. Рада, что мы говорим с вами по телефону, а в это время мне пришло минимум 15 сообщений. Я рада, что периодически смотрю в окошко и там начинает идти то дождь, то снег. Меня радуют очень простые вещи: мой доктор сегодня разрешил помыть мне шею, это очень круто, поверьте! Да, наверное, месяц назад я бы этому не радовалась, а сейчас радуюсь… И хорошо, и здорово, правильно. Как я была рада видеть коллег или [журналистку «Эха Москвы»] Иру Меркулову, которая была рядом, когда меня забирала машина скорой. Я помню, какими глазами она смотрела на меня тогда, истекающую кровью, а сейчас мы опять видим друг друга, и это совершенно непередаваемое счастье.