Убийство Бориса Немцова произошло в условиях беспрецедентной для современной России кампании ненависти.

С телеэкранов россиянам снова и снова объясняли, что в стране действует пятая колонна, а иностранные агенты подрывают национальную безопасность.
Навязанная модель осажденной крепости позволяла дискредитировать любого критика власти.
Борешься с коррупцией — работаешь на США.
Требуешь перераспределить бюджетные средства в пользу образования и здравоохранения — агент Коломойского.
Выступаешь за свободу творчества — враг религии.
И так далее.

В сфере СМИ работают профессионалы, привыкшие к информационным кампаниям, преследующим локальные цели (выбрать кандидата, дискредитировать конкурента).
Когда кампания заканчивается, то можно забыть о ней за ненадобностью.

Но в данном случае виртуальная реальность трансформировалась в новую сущность.

Года три назад люди еще сопротивлялись — требовалось долго разъяснять, что «пляшущие девушки» растоптали все самое святое в отечественной истории, чтобы число сторонников их «посадки» резко выросло.

В последний год ситуация уже иная: стоит сказать, что Х или Y являются национал-предателями, как клеймо воспринимается как данность, без дополнительных аргументов.

Актуализированы старые фантомные боли, вернулись полузабытые воспоминания о временах, когда неплохие, в общем, люди требовали расстрелять своих сограждан как бешеных собак.
Агрессия, прятавшаяся внутри, вырывается наружу.
И легко остановить этот процесс не удастся даже при желании — слишком серьезные эмоции удалось разбудить.
Тем более что и желания пока не видно: ведь если начать останавливаться, то агрессия может быть направлена на другие объекты.
Например, на коррумпированных чиновников, которые никогда не пользовались популярностью среди россиян.

Раз кампания ненависти вышла за виртуальные рамки, то вопрос был не в том, раздадутся ли выстрелы.
А в том — кто и когда станет жертвой.

Есть две возможные версии гибели Немцова — условно говоря, «вариант Жореса» и «вариант Попелушко».

Один из лидеров французских социалистов Жорес стал жертвой убийцы-одиночки накануне Первой мировой войны — в условиях ура-патриотической пропаганды экзальтированный националист застрелил того, кого считал немецким агентом.

Сотрудничавший с «Солидарностью» польский священник Ежи Попелушко был убит офицерами МВД, считавшими, что Войцех Ярузельский слишком нерешителен в борьбе с оппозицией.

В пользу «варианта Жореса» говорит дилетантизм убийцы — об этом свидетельствуют эксперты.
Тем более что многие радикалы в последнее время успели повоевать в Славянске или поучаствовать в штурме донецкого аэропорта.
Радикальные националисты уже совершали убийства (вспомним гибель Маркелова и Бабуровой), но их жертвами никогда еще не становились ведущие оппозиционные лидеры.
В условиях яростной пропагандистской кампании они могли перейти и эту грань, рассчитывая на безнаказанность и общественные симпатии.
Достаточно посмотреть на тексты, которые представители националистической субкультуры распространяют в интернете в связи с убийством Немцова, чтобы понять степень ненависти по отношению к либералам.

«Вариант Попелушко» возникает в связи с местом совершения преступления — рядом с Кремлем, что резко повышало риск для самодеятельного убийцы, который к тому же не опасался возможной «наружки».
В этом случае мотивы организаторов убийства могут быть более сложными, выходящими за рамки ненависти, хотя и подразумевающие ее.
Хорошо известно, что перед каждой встречей Путина с западными лидерами распространяются слухи о «сливе» и недопустимых уступках с российской стороны.
Убийство Немцова может сделать такие встречи невозможными — если преступление не будет раскрыто (причем с разъяснением мотивов, которыми руководствовались убийцы — появление на скамье подсудимых одинокого киллера, рассказывающего, как ему в темном переулке передали пачку денег и фото жертвы, никого не убедит).

А если диалог прекратится, то исчезнут и сдерживающие факторы, уже пару раз останавливавшие начавшееся было наступление на Мариуполь.

При этом пропаганда ненависти и в этом варианте играет немалую роль — она легитимирует противозаконное насилие с помощью сформированного «мнения народного».

В любом случае, оба варианта могли возникнуть только в условиях общества, которое тяжело больно.

Причем вне зависимости от принимаемых политических решений выздоровление будет долгим.
Тысячи и тысячи людей, приходящих на место гибели Бориса Немцова, дают надежду на лучшее, но этого недостаточно.
В конце 80-х годов общество назвало виновными в своих бедах коммунистическую номенклатуру, в конце 90-х — либеральных реформаторов, сейчас — «национал-предателей».

Завтра могут найтись другие виноватые, но начинать надо все же с себя — с тем чтобы никакие пропагандистские кампании не могли заразить общество вирусом ненависти.

Марш маршу рознь.

Шествие 1 марта не было похоже на предыдущие.
Не было легкомысленного гуляния под оппозиционными лозунгами.
Не было веселого удовольствия от того, что «мы все вместе» и «нас так много».
А если и было, то не выплескивалось наружу как главное завоевание протестного движения.
Главными оказались жизнь и смерть.

За два дня, прошедшие с момента убийства Бориса Немцова, люди, не отучившиеся в путинской России думать и чувствовать, кажется, ясно ощутили: оппозиции противостоит в лице власти не просто иная политическая сила, а откровенный враг свободы, закона и самой жизни.
Этого врага не проймешь ни массовыми гуляниями с белыми шариками, ни задорными или пошлыми речевками, ни остроумными плакатами и креативными лозунгами, ни самим фактом массовости оппозиционной акции.

Да, даже число протестующих не определяет отношения власти к оппозиции.
Определяет качество протеста, серьезность намерений, готовность к конфронтации.
Весь месяц мэрия Москвы хихикала над организаторами марша «Весна», отправляя их протестовать в Марьино — вотчину националистических «Русских маршей».
Они понимали, что ради согласованности мероприятия его организаторы прогнутся и уступят — хоть у черта на куличках, лишь бы в безопасности.
Еще в субботу утром помощник мэра Москвы Алексей Майоров высокомерно заявлял, что траурного шествия быть не может, поскольку заявку надо подавать за 10-15 дней.

Но у Майорова звание невысокое и осведомленность слабая — он не знал, что организаторы акции решили выходить на траурный марш в любом случае.
Чины повыше знали.
Когда власть поняла, что эмоции через край и люди пойдут на марш в любом случае, а ситуация выйдет из-под контроля, она пошла на уступки требованиям оппозиции.
Марш согласовали за один день — невзирая на их дурацкие законы и многолетнюю практику.

Власть иногда способна принимать разумные решения.
Вопрос лишь в том, какой информацией она располагает — о готовности оппозиции следовать ее указаниям или о намерении оппозиционеров отстаивать свои права, не считаясь с требованиями власти.
Соответственно, в разных случаях разный подход и разный результат.

Власть учитывает намерения оппозиции, и иногда это выглядит очень забавно.
Во время воскресного марша один из его организаторов Александр Рыклин спросил полицейского полковника, почему проезд с Васильевского спуска на Красную площадь не перегорожен ни тяжелой дорожной техникой, ни внушительными цепями ОМОНа.

На что полковник ответил: «А зачем? Вы же в такой день никуда прорываться не будете... А картинка была бы плохая — типа, Кремль в осаде...».

Они все знают.
Они все учитывают.
Они ориентируются на заранее известный результат.
Если оппозиция готова идти на попятный и торговать своими законными правами, власть будет над ней глумиться и отсылать в Марьино или куда подальше.
Если решится стоять на своем, власти придется проявлять гибкость.
Ничего нового — удача всегда сопутствует смелым и упорным.

Борис Немцов был бы рад маршу на территории, контролируемой ФСО Кремля.
Вообще же было непривычно и грустно не видеть его, как обычно, в первом ряду первой колонны демонстрантов.
Улыбающегося, жизнерадостного, полного надежд и планов.

Когда-нибудь его именем назовут мост или улицу в Москве, и поставят памятник, и призовут к ответу его убийц.

Когда-нибудь Россия будет свободной.

Надо только не слишком бояться.

Прокремлевские СМИ заняты производством версий убийства Бориса Немцова, призванных отвести внимание от Путина и всей российской власти как наиболее вероятных заказчиков преступления.

Домыслы выдвигаются один абсурднее другого - от мести исламистов за осуждение Борисом Ефимовичем расстрела редакции "Шарли Эбдо" до убийства на почве ревности.
Но больше всего рассуждений о том, что оппозиционного политика с провокационной целью убили враги Путина и России (что для кремлевских одно и то же).
Эти враги - либо горячие головы из оппозиции, стремящиеся подставить Путина любой ценой, либо враги внешние - ЦРУ, СБУ, "Правый сектор" и т.д.
Поэтому и первоначальный тон официозных комментариев - Немцов-де жалкая, ничтожная личность, Кремль его нисколько не опасался и вообще не принимал всерьез, - довольно быстро поменялся.
Стали напирать на то, что Борис Ефимович, дескать, в прошлом был видным политиком и России кое-какую пользу принес, вот только растерял влияние и значимость, когда перешел во внесистемную оппозицию.
А то получается, что враги России расправились с какой-то малозначительной персоной, на гибель которой и внимания обращать не стоит.

Если же отвлечься от кремлевской ахинеи, которую порой из страха повторяют и некоторые бывшие оппозиционеры, то реальных версий убийства остается всего две.

Первая: что убийство Бориса Немцова - это такое же государственное преступление, как и убийство Александра Литвиненко, и приказ о нем могло отдать только первое лицо государства.

Вторая - что оппозиционера убили какие-то радикальные сторонники "Антимайдана", чтобы не допустить повторения "Майдана" в России и сделать Путину приятное.

Однако во вторую версию верится плохо.

Слишком уж место убийства специфическое.
Несколько лет назад мне довелось участвовать в телесъемке совсем рядом с этим местом - так уже через пару минут к нам подскочили люди в штатском, потребовали показать отснятое и целый час допрашивали, как мы туда попали и что делаем.
Можно не сомневаться, что в окрестностях Кремля каждый квадратный метр под контролем ФСО и видеокамер десятки.
А публике пока демонстрируется лишь одна видеозапись плохого качества, на которой сам момент убийства скрыт от наблюдения снегоуборочной машиной.
(Примерно такую же запись, без показа ключевого события, демонстрировали после резонансного ДТП на Ленинском проспекте с участием топ-менеджера "Лукойла".)
И то, что органы расследования до сих пор не смогли найти не только киллеров, но даже их автомобиль, о многом говорит.

Мотивов же у Кремля для расправы с Немцовым могло быть два.

Первый: из всех политиков либерального крыла внесистемной оппозиции только Борис Ефимович мог собирать массовые демонстрации - пусть не в сотни тысяч, но в тысячи и десятки тысяч человек.

А еще Немцов собирался обнародовать доклад с доказательствами участия российской армии в боях в Донбассе.

Любой из этих причин было достаточно, чтобы устранить оппозиционера.

Осуществил же убийство, по-видимому, высокопрофессиональный киллер: как уверяет следствие, он стрелял по-македонски - с двух рук.

Борис Ефимович предчувствовал, что в путинской России ему не уцелеть.
Еще в июле 2011 года он говорил в интервью:

"Есть три возможных сценария революции в России.
И по степени вероятности они распределяются следующим образом.
На первом месте - националистический сценарий.
Это будет революция с погромами инородцев.
На втором месте - сценарий социалистический или коммунистический.
Это будет революция, вызванная недовольством народа падением уровня жизни, отсутствием социальной мобильности, ростом коррупции и воровства, социального расслоения, ненавистью к олигархам.
И наконец, на третьем месте по степени вероятности - либеральная революция, вызванная отсутствием свободы и демократии.

В любом случае революция - это кровь.

Стопроцентную ответственность за революционный сценарий несет Путин, поскольку зубами и когтями цепляется за власть и проводит политику воровства и жульничества".

Немцов считал, что в результате насильственного свержения путинского режима к власти вряд ли придут либералы и демократы.

И признался: "Я не сторонник революции в силу своего возраста и политических взглядов, хотя и был участником двух революций - в Москве в августе 91-го и Оранжевой революции в Киеве в 2004 году".

А на вопрос: "Но что будет, если нынешний режим не захочет уходить от власти даже под давлением народа и революция все-таки случится?" - Немцов ответил: "Будет много жертв. Я могу стать одной из них".

Борис Ефимович опасался стать жертвой революции, а стал жертвой диктатуры, потому что революции не произошло. 

Я же начало нашего общения принял чрезвычайно близко к сердцу, ходил взволнованный.
Было это в конце 1949 года, ему исполнялось 70 лет.
Позже, уже после смерти, выяснилось, что он себе возраст на год убавил, но шепни тогда кто-нибудь такое, разорвали бы, не доведя до милиции.
К 21 декабря все, сколько их было в стране, учреждения и службы, от будки стрелочника до Днепрогэса, посылали ему по почте поздравления и подарки.
Натурально, и нашему 7-б классу поручили оформить альбом.
Вклеить художественные вырезки, переписать стихи и лозунги, что-то нарисовать.
Писать назначили меня как грамотея и почти каллиграфа, рисовать Вадика Гаузнера как имеющего талант.
На всё про всё дали одну ночь, потому что пачка альбомов прибыла в школу сегодня, а отправлять уже завтра.
Сошлись у Вадика, мне было 13, ему 16, война перемешала возрасты.
В 4 часа утра у меня стали закрываться глаза.
Даже фотография его матери с обнаженными плечами, стоявшая на рояле, ушла из поля внимания.
Он кинул на кушетку подушку и чем укрыться, сказал, что обойдется один.

    В 7, когда я проснулся, альбом был готов.
Но Боже! «пламенный» через одно «н», «белокаменная» через три и т. д., и т. п., и пр.
Я звенящим голосом произнес, что товарищу Сталину такое посылать нельзя.
Вадик отозвался неожиданно: «Да ладно, разберется, переставит где надо».
Так непочтительно? — я не поверил ушам.

Неделю меня бросало из крайности в крайность — вот приду в школу, меня к директору: «Звонил Иосиф Виссарионович, велел немедленно вручить орден», вариант: «Звонил, сказал, что в «Виссарионовиче» не хватает одного «с», немедленно в колонию».

Ни то, ни то — думай, что хочешь.
Что руки не дошли, жутко занят.
Говорили, что он каждый день прочитывает 500 страниц на восьми языках.
В любом случае следующий ход был его.
И последовать не замедлил.
Через 3 года его мысль развернулась в сторону моей мамы.
Она была врач-педиатр, у нее было имя, негромкое, но выходившее за пределы района, где она работала.
И тут он объявил, что врачи из евреев — отравители.
Что ни прием в поликлинике, то какая-нибудь из «мамаш» (официальное наименование категории), в ее репутацию не вникавшая, спрашивала: «А что это вы моему ребенку выписали?»
Она приходила домой подавленная, отец — не врач, но опять же еврей — тоже.
Стала вспоминаться корзина под присказку «рано разобрали».
Собранной она стояла, когда я родился: мама кончила университет во Франции, за что надо было жить готовой к аресту.

Тут взяла его смерть, снова руки не дошли.
5 марта мы скорбно стояли — каждый класс маленькое каре — в рекреационном зале школы.

    Директор, фронтовик, преданный сталинист, был в ужасном виде, распухший, почему-то расцарапанный, от него несло перегаром.
Подавляя рыдания, он по слогу, с паузами, произнес траурную весть.
Прибавил: «Слово имеет секретарь парторганизации…», — и выговорил имя нашей классной руководительницы.
Мы не знали про этот ее пост и выкатили глаза.

Неожиданный поворот застал врасплох и ее, до того всхлипывавшую в платочек.
На лице выразилось мгновенное смятение, недоумение, раздражение, показалось, она даже пробормотала «почему я-то?», слезы испарились.
Она сказала, что нужно, но я подумал, что он-то, Сталин, который «знал всё про всех и каждого», уловил неискренность и на том свете ей припомнит.

Наша связанность продолжилась.
Весной 1956-го вполголоса, почти секретно, но и почти открыто в институте курсу за курсом велено было собираться в такой-то аудитории.
Слушать «закрытое» письмо Хрущева ХХ съезду партии.
Новость уже известная, но это было официальное приобщение.
Атмосфера торжественная, никакой суеты.
Вошли декан и мужик из парткома.
Веско растолковали, что к чему.
Неслышно посовещались, и декан показал пальцем на меня: «Может быть, вы начнете? У вас, меня информировали, дикция». Декан!
На меня (надо бы восклицательный знак вниз головой, да нет на клавиатуре).
Я встал сбоку от их стола и стоя прочитал всю брошюру до конца, они не перебивали.

Это заняло много времени, длинный текст.
Несколько раз в особенно острых местах появлялся позыв обратиться к слушавшим: «Почтим память невинно погибших…».
Но как? Чем?
Минутным вставанием — миллионы погубленных неповторимых судеб?
Письмо кончилось, полное молчание, потянулись в коридор.
В целом я про то, что сообщалось, уже знал, но не так концентрированно.
И в эти минуты среди множества налетавших на меня мыслей и состояний было и мое пыхтение над альбомом в гипнозе этого имени, призрака, шаманства, делавшего из меня безмозглую куклу.
И мое непонимание угрозы надвигавшегося переселения еще одного приговоренного им народа в выморочную притундровую зону.
И какие-никакие переживания, вызванные его смертью.
И даже одобрение начальством дикции, с которой я читал список его расправ.

    Тогда еще не было ни «Реквиема» Ахматовой, ни Солженицына, ни Шаламова.
Сейчас есть.
И это на их фоне звучат сейчас призывы прославить заслуги Сталина и оплакать его ошибки.

Какие заслуги? Не перед людьми, ни перед единым из них.

Перед государством!
Но государство и было — он.
Его заслуги перед собой заключаются в том, что через 60 лет после раскрытия сути и практики его правления его черный морок видится большинству народа путеводной звездой.
Он оставил после себя бессрочную индульгенцию на убийства — в Венгрии, в Чехословакии, в Грузии, в Донбассе.
Ну, а какие ошибки?
Сгон толп на возведение чертогов черной металлургии, чтобы ею кормить сирот.
Пожирание жизней.
Рвы, наполненные телами принявших из его рук гибель…
Кого мы в силах нынешним нашим хныканьем оплакать, когда души замученных вопиют к небесам.
Стонут и вопиют.
Или мы не читали Библии и ничего, совсем ничего не смыслим в мироустройстве?

В своей статье «Россия: „электоральный авторитаризм“ или „гибридный режим“?» профессор Голосов подвергает сомнению научную ценность термина «гибридный режим» как средства классификации.
Он считает, что это удобная концепция, позволяющая не определять политический режим как авторитарный, по формальным признакам наделяя его существенными демократическими чертами.
Он пишет: «Концепция гибридных режимов идеально соотносится с трюизмом „все-таки это не Советский Союз“, которым западные деятели так долго оправдывали свое желание ублажить Путина».

Чем энтомолог лучше политолога?

Науки об обществе и представляющие их эксперты стоят перед специфической опасностью, незнакомой тем, кто занимается науками естественными или математическими.
Никто не скажет энтомологу, что, описывая клеща, он тем самым делает ему рекламу и оправдывает его грешное существование. Но уже психологи — представители науки, находящейся на стыке естественного и социального — занимаясь, к примеру, динамикой абьюзных отношений, регулярно слышат, что они слишком концентрируются на объяснении мотивов насильника и тем самым обеляют его.
Нечего ссылаться на трудное детство и травмы, сажать их надо, а не описывать!
Но психолог — не участковый.
Изучение не есть оправдание.

Науке вообще свойственна некоторая негуманоидность, которая с непривычки часто пугает.
Как писал Зощенко, «Историки даже не добавляют от себя никаких восклицаний, вроде там: «Ай-яй!», или «Вот так князь», или «Фу, как некрасиво!», или хотя бы «Глядите, еще одним подлецом больше!».

Политологи тоже стараются от восклицаний воздерживаться, хотя существуют многочисленные публичные комментаторы, с переменным успехом торгующие гражданской скорбью или административным восторгом.
Остальным приходится выслушивать вопросы «Зачем вы это безобразие изучаете, все диктатуры на одно лицо, и вообще вы что, не видите — кругом фашизм (народное единство, начальный этап строительства национального государства)?!».
Политолог в такой ситуации выглядит человеком, задерживающим своим теоретизированием тех, которым надо не то на последний пароход, не то на баррикады, не то срочно повеситься от безнадежности.

Зачем нужно разбираться в 50 оттенках авторитаризма

Как указано в статье Григория Голосова, нынешняя палитра авторитарного своеобразия возникла после очевидного провала теории «демократического транзита».
В 90-ых предполагалось, что все пост-тоталитарные страны идут путем построения демократии, и любые странности, обнаруживаемые ими на этом пути, суть явление временное.
Тогда, если кто помнит, вообще ожидался глобальный триумф либерализма, унификация человечества посредством свободной торговли и культуры потребления и Конец Истории (а потом, вероятно, дискотека).

Направление научной классификации, использующее термины «демократий с прилагательными» и «авторитаризма с прилагательными» (нелиберальная демократия, электоральный авторитаризм, конкурентный авторитаризм), во многом наследует этой идее.
Есть подозрение, что и внедрявшийся у нас в середине 2000-ых термин «суверенная демократия» был придуман людьми, которые что-то смутно услыхали, но, как обычно, недопоняли, о чем речь.

Этот способ описания политического режима напоминает неполиткорректный советский анекдот про чукчу, побывавшего в зоопарке.
Всех увиденных им животных он сравнивал, как мы помним, с оленем.
Верблюд — это такой олень, только с двумя горбами, тигр — такой олень, только полосатый и хвост длиннее, а удав — как олень, только шея длинная-длинная, а оленя нету.
Так же примерно и с нелиберальной демократией — шея длинная, демократии-то и нету.

Если «определения с прилагательными» описывают политические режимы как «испорченное нечто» — слабую тиранию или неудавшуюся демократию, то термин «гибридный режим» методологически следует за средневековыми бестиариями.
Там всякое чудовище описывалось как сочетание уже известных элементов: уши слоновьи, лапы крокодильи, покрыт чешуей, подобно рыбе, хвост, как у змеи, глаза, как у крысы, говорит человеческим голосом.

Всякий классификационный принцип обречен быть условным, при этом совсем без классификации не обойтись: в рамках этой дилеммы бьются все науки об обществе.
Чтобы быть признанным электоральным тоталитаризмом, режим должен проводить выборы, на которых разыгрываются какие-то значимые посты.
При этом смена верховной власти происходит не посредством выборов, а иными методами — посредством закулисного сговора, переворота и Чейн-Стокса.

Для соответствия критерию гибридности нужно, чтобы в политической системе присутствовали легальные демократические институты — парламент, негосударственные медиа, общественные организации.

«Входным билетом» считается наличие не менее двух зарегистрированных партий, имеющих право на участие в выборах.

Политическая наука изучает сложные и масштабные общественные явления, и при этом, будучи наукой, стремится оперировать точными данными, желательно в цифровом выражении.
Концентрация политологии, особенно западной, на изучении и анализе выборов объясняется во многом именно этим.

Выборы — ограниченный во времени регламентированный процесс, с конкретными численными результатами.
Нет ничего удобней для классификации, ранжирования и построения круговых схем и графиков.
Но бытование политического режима, даже демократии, не сводится к выборной кампании, хотя это и ключевой элемент демократического механизма.
Для полудемократий и авторитарных моделей это верно вдвойне.
Судить о политической системе по моменту выборов — все равно, что судить о жизни семьи по тому, как она справляет Новый год.

Из этого можно извлечь много ценных сведений об уровне доходов, религиозных взглядах и культурном уровне этих людей но ценнее было бы понаблюдать за их повседневной жизнью: откуда семья берет деньги, как распределяет бюджет, как решает конфликты.

Григорий Голосов пишет: «Признавая, что эти режимы — не демократии, эта концепция акцентирует внимание на том, что демократические по своей природе институты в них все-таки присутствуют и выполняют в принципе те же самые функции, что и в демократиях. Отсюда логически вытекает, что главная задача оппозиции — готовиться к тем самым решающим (как иногда говорят, „опрокидывающим“) выборам, на которых она все-таки победит».
Однако одно из другого вовсе не следует.
Гибридный режим будет стараться не допустить таких «опрокидывающих выборов», пока он удерживает власть — то есть пока он вообще функционирует.

Удержание власти есть его главная и единственная задача — у него нет ни идеологии и плана светлого будущего, как у тоталитаризма, ни веры в прогресс, как у развитой демократии.

Лучшее, что сделала политическая наука в изучении гибридных режимов — изменила отношение к политическим институтам при авторитаризме и полуавторитаризме.
Одновременно с теорией демократического транзита бытовала идея, что институты при любой форме «некачественной демократии» суть window-dressing — витринные украшения для внешнего зрителя, прежде всего западного, а содержания в них нет никакого.
Это мы часто слышим и в российском публичном дискурсе, когда речь идет о законотворчестве, бюрократии или механизме принятия решений: Дума штампует то, что из правительства прислали, а все решения вообще принимает один человек.

Что тут изучать?
По счастью, в мировой науке за последние десять лет взгляд изменился.
Исследователи задаются вопросом: зачем полуавторитарным режимам, например, парламенты?
Какова их роль в политической системе?
Что внутри них происходит?
Появилось некоторое количество очень интересных публикаций на эту тему (см., например, Joseph Wright «Do Authoritarian Institutions Constrain? How Legislatures Affect Economic Growth and Investment», 2008).

Как оживает потемкинская деревня

Самое ценное открытие — что в минимально свободном социальном организме не может быть ничего полностью формального.

Все, в чем участвуют люди, наполняется человеческим содержанием, даже если оно не совпадает с надписью на вывеске.
Чтобы полностью выхолостить жизнь из выборной процедуры, понадобились все усилия советской тоталитарной машины — полное запрещение партий, безальтернативные кандидаты, полицейский контроль над явкой.
В гибридном режиме сами усилия власти по фальсификации результатов выборов говорят о том, что эти выборы — не такая уж формальность.

В последние годы мы не раз наблюдали, как власть, создавая декоративные, по замыслу, псевдодемократические структуры и процедуры, каждый раз сталкивалась с одним и тем же — как только в потемкинскую деревню приходят люди, она перестает быть потемкинской и становится настоящей.
Это было с системой РОИ (Российская общественная инициатива) — очевидным эрзацем гражданского участия в законотворчестве, которое вообще-то должно происходить через избранных депутатов.
Как только петиция набирала больше 100 тыс. голосов, власть была вынуждена ее отклонять — вместо красивой витрины получилось позорище.

Общественная палата была создана как псевдопарламент без полномочий.
Первая же попытка организовать сетевые выборы одной трети (!) этого игрушечного органа привела к тому, что побеждать стали независимые гражданские активисты.
Опять пришлось устраивать полноценную фальсификацию, как будто речь шла о настоящих депутатских мандатах — с подкручиванием результатов в сети и привозом автобусов с полицейскими на избирательные участки.

О чем это говорит?
Потемкинская деревня остается потемкинской только до той поры, пока в нее не приходят жить люди — тогда она внезапно начинает наполняться настоящей жизнью.
Исследования показывают, что чем больше демократических институций гибрид сымитирует, тем выше его шансы со временем превратиться в настоящую, без эпитетов, демократию.

Всякий диктатор и полудиктатор когда-нибудь уйдет: важно, что произойдет потом.

Мрачный пример Венесуэлы показывает, как уход лидера в политическом режиме, даже куда более персоналистском, чем российский, ничего не изменил в природе этого режима — потому что он оставил общество без институтов, с разрушенной структурой, с утерянными навыками гражданской солидарности.

При этом политическая оппозиция там существует, и даже на выборах показывает более выразительные результаты, чем российская.

Если теория гибридных режимов чему-то и учит оппозицию, действующую в тягостных условиях полуавторитаризма, где ей грозит не столько тюрьма (хотя и тюрьма тоже), сколько изгнание, «бытовая» смерть, изоляция и потеря репутации — так это тому, что ее спасение в горизонтальных связях, гражданской солидарности и кооптации в общественные и политические институты.

Трое из пяти доставленных в Москву, по официальной информации, выходцы из Ингушетии (во всяком случае, их родители проживают сейчас там), двое из них давно перебрались в Москву, а один постоянно несёт службу на территории Чечни.
О национальной принадлежности не говорится ничего, но можно предположить, судя по фамилиям и косвенным признакам, что они чеченцы.

Арестованный сотрудник МВД успел признаться в организации убийства, заявив в суде, что мотивом является месть за неуважительное отношение Бориса Немцова к исламу.

То, что задержаны подлинные исполнители, а не «козлы отпущения», как считают многие неверящие российской власти, сомнений, пожалуй, не вызывает, но вовсе не по причине того, что нынешней власти можно верить безоговорочно.
Существуют объективные факты, кроме уже имеющегося признания одного из задержанных, которые свидетельствуют в пользу того, что под стражу взяты подлинные исполнители.

Во-первых, «сляпать с колёс» за 9 дней убедительные материальные следы преступления членов организованной группы, один из которых — сотрудник МВД, практически невозможно.

Во-вторых, фигуры и лица некоторых подозреваемых определенно зафиксированы, и не единожды, учитывая их плохонькую киллерскую квалификацию, камерами наружного наблюдения по маршруту следования Бориса Немцова, начиная, по крайней мере, от автомобильной стоянки на Новом Арбате около «Эха Москвы» и до места убийства.
А если оперативниками проработан маршрут политика в день убийства с утра до вечера или за несколько предыдущих дней, то не исключено, что преступники запечатлены и в других местах его пребывания.

В-третьих, в столь резонансном преступлении правящему режиму, справедливо подозреваемому во многих смертных грехах, весьма затруднительно (да и ни к чему) предъявлять обществу и Западу липовых исполнителей; наоборот, он кровно заинтересован — во избежание лишних вопросов — установить и убедительно доказать виновность истинных.

В-четвёртых, «чеченский след» дискредитирует лично Путина, так как  демонстрирует его слабость и уязвимость как президента, который вынужден мириться с независимым от Москвы «центром силы», де-факто существующим в России и способным в любой момент дестабилизировать обстановку в стране.
Если же предположить противоположное, считая, что Путин контролирует этот «центр силы», то в известной мере снимается вопрос о конечном бенефициаре убийства Бориса Немцова.

Из уважения к читателю нет смысла перечислять все доводы в пользу того, что взятые под стражу исполнители мало подходят на роль проектировщиков преступления.

Сомнительно, что они до убийства и имя-то Бориса Немцова знали.
Поэтому утверждения обвиняемых, что мотивом убийства стало оскорбление покойным их религиозных чувств, задачу установления организатора(ов) и заказчика(ов) не отменяет.

Проблема предъявления обществу заказчика, как бы это ни казалось удивительным, в первую голову должна волновать сейчас Путина.
Если следствие по каким-то ему одному известным причинам откажется от установления оного или будет бессильно, то думающая часть общества, включая весь Запад, не станет себя утруждать гаданием, кто стоит за убийством Бориса Немцова, а просто утвердится в первоначальном мнении, склонном винить персонально Путина. 

Российское информационное агентство Regnum опубликовало подборку заголовков 16 ведущих мировых изданий, вышедших сразу после убийства.
Самый нейтральный из них — «Противник Путина Немцов убит».
А предельно адресный — цитата из интервью Бориса Немцова — «Я боюсь, что Путин убьёт меня».

Хочется верить, что Путин понимает, перед какой дилеммой он стоит.

Очевидно, что для президента крупной державы, претендующего на то, чтобы быть на международной арене авторитетным игроком, превратиться в глазах мировой властной элиты и общественности в тривиального заказчика убийства политического оппонента, значит, стать «невъездным» в уважающие нормы права и морали страны.

Положение осложняется и тем, что время убийства совпало, случайно или нет, с набирающим в Лондоне силу судебным разбирательством дела об отравлении в 2006 году Александра Литвиненко.
И многие допрашиваемые в зале суда свидетели недвусмысленно указывают пальцем не просто в сторону Кремля, а в конкретного его обитателя.
Нет нужды объяснять, какой кумулятивный эффект будет иметься на выходе, если следствию в России не удастся или ему помешают передать в руки правосудия истинных заказчиков.
Пропагандистскую же машину против Путина тамошние креативщики могут раскрутить и покруче в сравнении с тем, что сегодня делается в «Останкино» в его поддержку.

Не найдя и не наказав действительных, а не мнимых заказчиков, Путин продемонстрирует очевидное малодушие и безволие, допустив не только укрепление квази-ИГ на территории России, но дав старт появлению новых «центров силы» — каких-нибудь «русско-православных миров», — которые с большой вероятностью развяжут кровавую конкуренцию между собой «за право на убийство».
И в этой кровавой каше гарантии безопасности уже не будет ни у кого: ни у представителей оппозиции, ни у членов правящей элиты, ни у рядовых граждан, что-то не то исповедующих.

Найдя и наказав, Путин сохраняет шанс остаться на Западе хоть и ограниченно, но рукопожатным, а у страны появится пусть и призрачная, но возможность не погрузиться сначала в кошмар индивидуального террора, а затем в неуправляемый кровавый хаос.

Не ведая того, своей смертью Борис Немцов поставил многолетнего противника перед выбором, который, скорее всего, будет сделан не в пользу граждан России.

В таком случае совсем не исключено, что «ярлык» на возможность баллотироваться в 2018 году кандидатом в президенты Путину придётся ехать получать на Северный Кавказ.

В соответствии с этой установкой Следственный комитет возбудил уголовное дело по пунктам «ж» и «з» части 2 ст. 105 УК РФ — «убийство по предварительному сговору и по найму».
Между тем, в Уголовном кодексе есть куда более подходящая для этого случая статья — 277-я, наказывающая за «посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность».

Дело не в санкциях.
По обеим статьям максимальное наказание — смертная казнь или пожизненное лишение свободы.
Дело в том, что следствию изначально было задано направление: можно найти убийц, но нельзя затрагивать политическую подоплеку преступления.

Даже в рамках 105-й статьи УК преступление могли бы квалифицировать по пункту «л»: убийство «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы».
Но не стали.
Остановились на политически нейтральном варианте.

Обладающая идеальным холопским нюхом подкремлевская пресса тут же начала мусолить бытовые и любовные версии убийства, искать чужое грязное белье, в котором она так любит копаться.

Следователи люди умные, им два раза одно и то же повторять не надо.
Стали разрабатывать «чеченский след» и нашли двух обвиняемых.
Одного, Заура Дадаева, взяли живым; другого, Беслана Шаванова, убили при задержании.
То есть, по официальной версии, он сам себя подорвал гранатой, но разве такое в первый раз?
Когда кого-то надо взять живым, его берут неожиданно и на улице.
Когда от человека надо избавиться, «блокируют» в доме, долго стреляют под телекамеры и потом убивают «при задержании».

Второй подсудимый в таком деле лишний.
На суде он может нечаянно дать показания, которые будут противоречить показаниям первого подсудимого.
Может запутаться во лжи или ляпнуть правду.
Тут и одного подсудимого много, но с двумя куда труднее.
Раньше подобные дела частенько рассыпались в судах, особенно если это были суды присяжных.

Есть и другая выгода в ликвидации Беслана Шаванова.
Умной публике, читающей между строк, он может быть представлен как возможный посредник между заказчиком и исполнителями.
Нет посредника — нет шансов найти организаторов убийства.
Что и требовалось доказать.

Рискнет ли прокуратура выставить на суд обвиняемого с весьма нелепой легендой, согласно которой он был одержим религиозной ненавистью к Борису Немцову?

Я в этом не уверен.
Не факт, что Заур Дадаев доживет до суда, а если и доживет, то будет в здравом уме и твердой памяти.
И вполне могут признать невменяемым — чем не выход?

Возможно, Бориса Немцова действительно убил Заур Дадаев, рядовой киллер, каких в стране тысячи.
Но так же как не пуля убивает человека, а стрелок, так же и главный преступник не тот, кто стреляет, а тот, кто заказывает убийство.
Следователям, даже добросовестным и профессиональным, найти заказчиков не дадут.
Их быстро остановят, если они начнут копать слишком глубоко или не там, где надо.
Так было в делах об убийствах Дмитрия Холодова, Анны Политковской, да и многих других.

Власть заинтересована в таких результатах следствия, которые отведут от нее подозрения в причастности к убийству.
Ей нужны такие мотивы преступления, которые удовлетворят невзыскательную публику, мечтающую успокоиться, а не докопаться до истины.
Версия о свихнувшемся религиозном маньяке, который мстит хулителям пророка, будет понятна и на Западе, до сих пор не оправившемся от потрясения со стрельбой в парижском еженедельнике.

Единственный для власти минус в такой конструкции — выпадение террористической составляющей, то есть ясно обозначенной угрозы оппозиционерам, предостережения им на ближайшее будущее.
Поэтому в день ареста главных подозреваемых Путин поспешно и недвусмысленно намекнул, кому следует бояться, а кому — радоваться.

Спешное награждение в Международный женский день орденом Почета Рамзана Кадырова, который отозвался о Зауре Дадаеве как о «настоящем патриоте России», демонстрирует неуязвимость хозяина республики, куда тянутся следы убийства.

Но еще показательнее награждение в тот же день орденом «За заслуги перед Отечеством» Андрея Лугового, которого британское правосудие разыскивает по обвинению в убийстве Александра Литвиненко.

Это чтобы уже окончательно ни у кого не осталось сомнений, что сегодня в России достойно похвалы, а что — порицания.

В пользу предположения о том, что версия эта была заготовлена заранее, говорит то обстоятельство, что немедленно после убийства сразу в нескольких СМИ была озвучена, со ссылкой на источник в следственных органах, информация, не имевшая, как позже выяснилось, никакого отношения к реальности.

Так, целый ряд кремлевских информационных ресурсов, в числе которых "Россия-24", "Дни.ру", "РенТВ" сообщили, что "Борис Немцов был убит на Большом Каменном мосту четырьмя выстрелами из подъехавшего автомобиля белого цвета".

Если упоминание Большого Каменного моста вместо Большого Москворецкого еще можно с натяжкой списать на случайную ошибку, то рассказы про четыре выстрела из несуществующего автомобиля белого цвета – намеренная дезинформация, причем, подготовленная к "вбросу" заранее, в противном случае она не появилась бы в эфире так быстро.
Представить, что такой вариант был придуман самими журналистами, едва ли возможно, очевидно, что эта информация должна была поступить сразу в несколько СМИ из очень весомого источника.
Показательно, что стиль совершенного убийства, о котором говорилось в СМИ, уже, как бы неявно, указывал на "чеченский след".

Важно отметить, что в вышеупомянутом сюжете телеканала "Россия-24" съемки места преступления велись с ракурса, отличающегося от того, с которого был снят момент убийства на пленке, показанной в эфире ТВЦ.
Это позволяет предположить, что и сам момент убийства также мог быть заснят с различных ракурсов (строго говоря, ни для кого не является секретом, что территория, на которой было совершено убийство, может претендовать на место в Книге рекордов Гиннеса по количеству камер наружного наблюдения на один квадратный метр площади).
Однако никаких других видеозаписей опубликовано не было.
Не потому ли, что они не очень хорошо согласуются с озвученной версией?

Характерно, что почти все публикации, посвященные расследованию, ссылаются на некий "источник близкий к следствию". Выглядит это весьма необычно, так как структурой отвечающей за ход расследования, является Следственный комитет России, который, по логике вещей, и должен являться основным источником официальной информации по данному вопросу.
Однако заявления представителя СКР Маркина, обычно не упускающего возможности попиариться на фоне резонансных дел, на этот раз звучат крайне редко, и об основных достижениях в расследовании дела мы узнаем совсем из других мест.
В частности, до сих пор СКР официально не подтвердил факт признательных показаний кого-либо из подозреваемых в убийстве Бориса Немцова.
Более того, тот же Маркин призвал не принимать во внимание информацию от неназванных источников.

Важно понимать, что "неназванные источники", как правило, используются в тех случаях, когда существует необходимость внедрить в общественное мнение определенную версию, призванную запутать общественность и направить ее по ложному следу.
"Кавказская" версия, к которой после нескольких дней напряженных раздумий и поисков пришло (или вернулось?) следствие, получила поддержку целого ряда людей, требующих дать спецслужбам возможность "нормально работать".
Ожидаемо, наиболее активно эту точку зрения отстаивает Юлия Латынина, имеющая солидный "послужной список" в том, что касается поддержки официальной позиции российских следственных органов (в первую очередь, в делах, имеющих очевидный чекистский след, включая дела о взрывах жилых домов в Москве и убийстве банкира Козлова).

С первых минут после убийства от самых разных комментаторов: как штатных "бойцов информационного фронта", получающих зарплату в соответствующих органах, так и просто "useful idiots" – мы слышим рассказы про, якобы, отсутствие "выгоды" в этом убийстве для власти и Путина лично.
Рассуждения на ту же тему, хоть и в более изысканной форме, мы видим у как бы "своих" для гражданского общества завсегдатаев такой "либеральной" информационной площадки как "Эхо Москвы".
Так, один известный блогер поднял все тот же вопрос "кому выгодно?", проводя сомнительные исторические параллели с убийством Столыпина.
Проблема в том, что концентрация на одном лишь этом вопросе может увести нас в сторону от понимания истины.

    Для раскрытия преступления ключевым является установление круга лиц, обладающих одновременно мотивом и возможностью для совершения преступления. Вопрос о выгоде имеет отношение к мотиву, но при этом возможные мотивы вовсе не обязательно ограничиваются лишь соображениями очевидной выгоды.

Именно анализ мотивов и возможности для совершения преступления с неизбежностью заставляет говорить о Кремле или одной из его "башен" как о главном подозреваемом.
Существующий сегодня в России политический режим можно охарактеризовать как персоналистскую фашистскую диктатуру. Подобного рода режимы, в принципе, не допускают существования открытой оппозиции и публичной критики властей, соответственно, мотив для убийства одного из самых ярких лидеров российской оппозиции у власти, безусловно, был.
Из истории мы знаем, что в фашистских государствах убийства оппонентов режима не являются сами по себе чем-то экстраординарным.
Личный послужной список Путина также располагает к тому, чтобы начать список подозреваемых именно с него.

У тех же "уроженцев Кавказа", которые были арестованы, мотив отсутствует абсолютно (всерьез говорить о "возмездии за неуважительные высказывания Немцова в адрес мусульман" мы не будем).

Если, говоря о мотивах, мы вынуждены мириться со значительной долей неопределенности и можем пока что лишь строить версии, то применительно к возможности совершения преступления мы имеем дело с практически "железобетонными" фактами.
Большой Москворецкий мост и прилегающая к нему территория полностью контролируются Федеральной службой охраны (ФСО). Сам мост просматривается со многих точек, там любого "ненужного" пешехода видно издалека, там можно "тормознуть" любую "ненужную" машину.

    Совершить убийство в этом месте без прикрытия со стороны ФСО просто невозможно. Одно это обстоятельство заставляет отбросить все версии о том, что убийство совершили люди, не связанные с властью.

Если предположить, что убийство действительно совершила банда "киллеров-энтузиастов", логично было бы ожидать, что такие киллеры, по крайней мере, выбрали бы другое место для совершения преступления, подальше от камер наружного наблюдения. Официально объявленные подозреваемыми чеченцы, вряд ли обладают изощренным умом профессора Мориарти, но даже они были бы в состоянии понять, что мост рядом с Кремлем полностью просматривается, и совершение убийства именно в этом месте ставит их в крайне уязвимое положение.

    Таким образом, любые версии, исходящие из непричастности власти к убийству Немцова, на поверку оказываются несостоятельными.

Подробный анализ таких версий сделал Владимир Милов, также пришедший к единственно возможному выводу о том, что смерть Немцова – дело рук власти.

Кроме того, существует еще ряд заслуживающих анализа обстоятельств.

В первую очередь, интересна роль снегоуборочной машины и то время, которое она провела на мосту.
Сколько минут она там стояла?
Как минимум 5 минут – только четыре минуты "водитель снегоуборщика" разговаривал со спутницей Немцова.
Можно себе представить, что в паре сотен метров от Кремля на мосту надолго останавливается крупногабаритный автомобиль, и в течение нескольких минут к нему никто не подходит?!
Совершенно очевидно, что это мог быть только "свой" автомобиль.
20 секунд не простоит машина таких размеров, чтобы к ней не примчались…
Есть правила, столь вопиющее нарушение которых может означать лишь то, что появление на мосту тяжелой грузовой машины не могло не быть частью плана.

Во-вторых, Москва – город переполненный сотрудниками МВД, но именно в этом месте компетенция московской милиции заканчивается и начинается компетенция ФСО.
Нельзя не вспомнить, что у российских спецслужб имеется печальный опыт, когда важная спецоперация сорвалась по "вине" сотрудников МВД – речь, конечно, идет о задержании в Рязани в 1999 году сотрудников ФСБ, закладывавших гексоген в подвал жилого дома.

В-третьих, это место было подходящим для преступления еще и потому, что на некоторое время Немцов выходил здесь из поля зрения "наружки", традиционно его сопровождавшей: машина сопровождения, дабы не "засветиться", должна была переждать, пока Борис перейдет через мост.
Это давало киллерам несколько минут для совершения убийства (разумеется, при условии прикрытия со стороны ФСО, о чем говорилось выше).

Также, очень многое сегодня указывает на то, что убийство Немцова является частью ожесточенного противостояния различных группировок во власти.
Конечно, обсуждая эту тему, мы вступаем на зыбкую почву предположений, но есть ряд обстоятельств, проигнорировать которые невозможно.

Неслучайным представляется совпадение во времени ареста подозреваемых "кадыровцев" и награждения самого Рамзана Кадырова орденом Почета.
Можно предположить, что тем самым Путин дает понять одному из противоборствующих кланов, что Кадыров неприкосновенен и находится под его (Путина) личной опекой.
Логично также предположить (в том случае, если решение об убийстве Немцова принимал не лично Путин, а кто-то из его приближенных), что нанесение удара по Кадырову было одной из целей этого преступления.

Крайне немаловажным является также то обстоятельство, что телеканал ТВЦ, единственный выпустивший в эфир запись с видеокамеры наблюдения, подконтролен лично мэру Москвы Собянину, который наверняка не забыл, как кремлевские конкуренты у путинского трона подставили его под удар на последних мэрских выборах.

Не сомневаюсь, что мы являемся свидетелями далеко не последнего акта драмы и в ближайшем будущем сможем наблюдать за громкими событиями, связанными с выходом на поверхность пока еще подковерной борьбы внутри властной верхушки.

При любом раскладе разборка в этом гадюшнике приблизит конец путинской диктатуры, а для нас сегодня самое главное найти и наказать убийц моего друга и соратника Бориса Немцова – именно тех, кто принимал это решение, а не только исполнителей, нажимавших на спусковой крючок.

    Здесь мы не имеем права поддаваться на попытки направить нас по ложному следу, уведя с моста, на котором столь трагически оборвалась жизнь самого отважного политика современной России.

P.S. Перед публикацией этой статьи главный подозреваемый по версии следствия – Заур Дадаев – заявил о своей невиновности.
Особая пикантность ситуации заключается в том, что как с заявлением о своей невиновности, так и c жалобой на физическое воздействие, которому он подвергается в заключении, верный кадыровский нукер обратился к столь ненавидимым его хозяином правозащитникам.