Представители местных элит, чьи надежды опять оскудели, утверждают, что надо валить. Я боюсь, это слово недели...
Сам Кулистиков, морща чело, президента спросил нелюдимо: если всё у вас тут решено, на фига мы тут делаем, Дима? Знатоки полускрытых вещей, прозревальцы великого в малом, что с каких-то неведомых щей филиала зовут либералом, — как-то враз перестали хвалить этот символ грядущих идиллий и согласны, что надо валить, и храбрейшие вслух подтвердили. Предлагается всё обнулить. Даже дети, что прежде робели, вместо «Мама!» взывают «Валить!», уссываясь в родной колыбели. Чуть заглянешь в какой-нибудь чат, где ведут разговор о руслите, — эмигранты «Валите!» кричат, патриоты им вторят: «Валите!» Даже те, что привыкли рулить и считаются мыслящим классом, — втихомолку внушают: «Валить», обращаясь, естественно, к массам. Я считаю, что лучше налить, закусить и продолжить сугубо, — но за всем этим воплем «Валить!» кто расслышит совет жизнелюба?
Впрочем, те, что хотят отбелить нанопару властителей грозных, тоже стонут, что надо валить. Все валите! Очистится воздух! Неопрятен, криклив, бородат, неумен, некрасив и неловок, сортировщик латинских цитат, сочинитель капустных колонок; государственник-поцмодернист, завсегдатай сектантских молелен, что внутри и снаружи дерьмист и притом тошнотворно елеен; воспитатель кремлевских волчат, испускатель зловонного пота, — все «Валите!» синхронно кричат, полагая, что купится кто-то. Только я продолжаю шалить, не страшась белоглазого взгляда, повторяя: «Не надо валить».
— Почему же, — ты спросишь, — не надо?
Почему, если воздуха нет, если ширится праздник гиений, если участь двенадцати лет решена без малейших сомнений, если худшие стали стеной, под симфонию криков вороньих, и притом их противник иной поужасней, чем даже сторонник; если, чувствуя время свое, в этой ячнево-кирзовой каше заведется с годами зверье пострашнее, чем наци и наши, и начнет в поперечных палить, и топтать несогласных часами, — объясни, почему не валить?
Потому что повалятся сами.
