С. АЛЕКСАШЕНКО – Александр, смотрите, мы все свободные люди, живём в свободной стране, да, и Сергей Гуриев, который действительно является одним из лучших российских экономистов, имеет право на принятие решения что в одну сторону, что в другую сторону. И всегда есть вероятность, что личные обстоятельства – они далеко не те страшные, про которые мы сейчас будем разговаривать, да, действительно какие-то семейные. Почему-то захотелось отдохнуть просто. Может, не дай Бог, кто-то заболел в семье. И человек может сказать – вы знаете, я хочу просто пожить немножко в другой обстановке. А потом согласится, скажет – знаете, а я возвращаюсь. Поэтому может быть и такое. Но мне почему-то кажется, что история гораздо более печальная. И мне кажется, что эта доминирующая версия, о которой говорят и в пользу которой появляется всё больше и больше каких-то маленьких кирпичиков. Ещё всё здание, наверное, построить нельзя, и думаю, что без участия самого Сергея это здание построить не удастся. Но, тем не менее, контур здания проглядывается как наиболее вероятное – это то, что он подвергся значимому давлению со стороны силовиков, со стороны того, что почему-то называется в России правоохранительными органами.
И вообще жизни у героев мало, и у каждого человека есть свой предел сопротивления, свой предел терпения или свой предел устойчивости. И мы не знаем, какому давлению подвергся Сергей, насколько мощным оно было, что ему говорили, угрожали или не знаю, ещё что-то было. Судя по всему, на него было давление со стороны силовиков. И он принял решение уехать из страны.
А. ПЛЮЩЕВ – Ну, говорили о том, что вроде бы его вызывали на допрос, причём, по основному делу ЮКОСА, так сказал источник в следственном комитете, это официально было подтверждено следственным комитетом. Вроде бы все дела ЮКОСа закрыты на данный момент.
С. АЛЕКСАШЕНКО – В последнем журнале New Times есть дело экспертов, о нём рассказывается достаточно подробно. Ну, давайте так – то, что Сергея вызывали на допрос, следственный комитет это подтвердил. И сказали, что его действительно вызывали на допрос по делу ЮКОСа. Будем надеяться, что вызывали не в качестве обвиняемого или подозреваемого, а в качестве свидетеля. Я так понимаю, что основное дело ЮКОСа – это то, что в журнале New Times называется «материнское». Это по акциям «Апатита», из которого, собственно говоря, потом, как дочками выделяли все остальные уголовные дела.
И из этого можно сделать два вывода, да? Первое – что по ЮКОСу или по акционерам ЮКОСа, в том числе и по Ходорковскому ведётся дальнейшая работа следствия, и там пытаются сшить третье-четвёртое, пятое дело и так далее, чтоб никто не тешил надежду, что через полтора года всё закончится. Не дай Бог ему такая мысль придёт в голову. И что там люди упорно работают. И основное дело ЮКОСа – это из того, что можно выделить ещё один эпизод в отдельное дело, 28-ой эпизод выделить в отдельное дело. И мы не понимаем, сколько эпизодов можно дальше выделять. В принципе в российском уголовно-процессуальном вообще праве бессмысленно опираться на закон. У нас всё понятийно. Если нужно, мы с таким понятием подойдём к уголовно-процессуальному кодексу. Вот, «по вновь открывшимся обстоятельствам», «по вновь полученной информации». И это дело может жить вечно. Никто не собирается его ни закрывать, ни за истечением срока давности. Да нет, конечно. Это тот огромный крючок, на который можно подвесить кого угодно. Где можно вызвать на допрос практически любого человека, если его фамилия где-то на каком-то листе бумаги фигурирует вместе со словом «ЮКОС», вместе с фамилией Ходорковского. Неважно, в какой ситуации. Были на одной конференции с Ходорковским в каком-нибудь 2002 году. Значит, вас можно вызвать на допрос.
А. ПЛЮЩЕВ – Он у меня в эфире был.
С. АЛЕКСАШЕНКО – Вот, пишите явку с повинной и быстро рассказывайте, распечатку с сайта, я не знаю.
А. ПЛЮЩЕВ – Я уж не помню год, но где-нибудь 2001, наверное.

С. ГУРИЕВ: Это действительно так. У меня есть личные причины, у меня есть личные предпочтения. Это личные обстоятельства, а не политические обстоятельства. Просто я хочу избежать риска потерять свободу.
КОРРЕСПОНДЕНТ: То есть это связано с теми обысками, со следственными действиями по делу ЮКОСа, по которому вас вызывали, которые проходили в последний месяц?
С. ГУРИЕВ: Да, безусловно. У меня нет никаких претензий ни к Владимиру Путину, ни к Дмитрию Медведеву. Я слышал, что они говорили, что мне ничего не угрожает и они не будут вмешиваться в работу Следственного комитета. Я уважаю такую позицию. Считаю, что не дело по каждому случаю просить президента страны вмешиваться, но, с другой стороны, у меня есть личные предпочтения жить в стране, где мне ничего не угрожает.
КОРРЕСПОНДЕНТ: А были ли какие-то предпосылки, какие-то намеки, что в ближайшее время вам могут изменить статус прохождения по этому делу, что могут изъять загранпаспорт, что вы станете невыездным или еще что-то? Или это просто ваша внутренняя интуиция, есть желание не попасть под риск?
С. ГУРИЕВ: Безусловно, такие намеки были. В том числе, со стороны следователей. Никаких формальных обвинений против меня не выдвинуто. Я не имею права разглашать тайну следствия, поэтому не могу рассказать, что проходило в тех документах, которые я видел против меня. Но в целом могу сказать, что эти документы, с точки зрения нормального человека, скорее всего показывают, что никаких обвинений против меня нет и быть не может. Но, с другой стороны, документы также показывают, что в России есть опасность потерять свободу, даже если ничего плохого ты не сделал. Еще одна очень важная вещь – то, что мои отношения со следствием развивались самым непредсказуемым образом. Например, был случай, когда следователи предложили встретиться для допроса, а вместо этого провели другие, гораздо более жесткие следственные действия. И это означает, что следующая встреча была бы для меня еще более опасной. Поэтому я решил, что, возможно, для меня и моей семьи будет лучше, если я не буду находиться в России.
КОРРЕСПОНДЕНТ: А есть условия, при которых вы будете вынуждены или все-таки решиться вернуться в Россию?
С. ГУРИЕВ: Вы знаете, я не хотел бы об этом говорить. Я в нынешней ситуации не вижу, каким образом можно было бы гарантировать устранение риска того, что я потеряю свободу. Мне кажется, что трудно себе представить, что дело Ходорковского будет закрыто, что Ходорковский окажется на свободе. Наверное, в этих условиях у меня было бы гораздо меньше риска. Но это трудно себе представить пока что.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Скажите, пожалуйста, сейчас не так давно упала новость на ленты, что вы избраны большинством голосов в наблюдательный совет Сбербанка. Будете ли вы продолжать эту деятельность в России, находясь за границей? Или вы покидаете все-таки все те посты, которые вы занимали в России сейчас?
С. ГУРИЕВ: Я не совсем понимаю, как это будет устроено, я написал, что я не смогу участвовать в заседаниях совета, но тем не менее, мое имя осталось в бюллетенях, и - ну либо я буду участвовать по удаленной связи, либо по переписке, либо вообще не буду. Посмотрим.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Ну пока вы еще, по возможности, пытаетесь сохранить свою связь с российскими структурами, с которыми были связаны, т.е. не будете порывать со всем этим окончательно?
С. ГУРИЕВ: Я ушел в отставку с поста ректора Российской экономической школы, и я остаюсь формально профессором РЭШ и буду в академическом отпуске, на год, а там посмотрим.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Сергей, скажите, а есть ли возможность рассказать нам немного о том, как у вас проходили обыски в феврале и апреле месяце?
С. ГУРИЕВ: (нрзбч) Я вам не рекомендую попадать в мою ситуацию. Ничего приятного в этом нет.
КОРРЕСПОНДЕНТ: А что искали, что изымали? Ваш адвокат говорил нам, что вы под подпиской о неразглашении...
С. ГУРИЕВ: Да.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Но все-таки, что-то, возможно, можно сказать?
С. ГУРИЕВ: Ну, например, было нарушено - по постановлению Конституционного суда - мое право на тайну переписки. У меня была изъята вся электронная почта за пять лет.
КОРРЕСПОНДЕНТ: За пять лет? Полностью?
С. ГУРИЕВ: За пять лет полностью, все мои и-мейлы, которые были по адресу... с окончанием net.ru, были изъяты. Я не могу рассказывать деталей, но я считаю, что это не очень хороший знак.
КОРРЕСПОНДЕНТ: А что еще изымали, что искали? Понимаем, там подписка у вас, но что можно рассказать, чтоб вас не подставить?
С. ГУРИЕВ: Что еще могу рассказать? Что... ну например, не только я, но и моя жена находится в... т.е. есть так называемые оперативные мероприятия против меня и моей жены. И мы замечаем это в явном виде при пересечении границы. Но вполне возможно, что есть и какие-то другие действия. Следователь не стал отрицать, что такие мероприятия есть, не стал рассказывать, на каком основании они проводились, и в целом надо сказать, что... ну, просто при пересечении границы мы - я... нет, я не уверен, что я имею право об этом рассказывать. В общем, это называется "оперативные мероприятия". Мы видели, что происходит при пересечении границы. Из того, что я еще могу рассказывать. Ну, в неформальной беседе следователь сказал мне, что моя судьба гораздо лучше, чем судьба академика Сахарова. Это немножко смешно, сравнивать с академиком Сахарова, потому что я человек на много порядков менее выдающийся, но с точки зрения следственных процедур, я не хотел бы повторить его судьбу.