В самом деле, словосочетание «советский народ» без слова «великий» смотрится незавершенно, будто картина без рамы. Великая Отечественная война, или, сокращенно, ВОВ — это уже давно не образ, а термин. Наконец, произносить словосочетание «всемирно-историческая победа» просто так, без прилагательного, — это, по нынешним временам, тянет на кощунство. Много не много, а «двушечка» светит.

Так что примем эту триединую формулу за данность и рассмотрим каждую из её частей по существу.

А если по существу, да еще и по отдельности, да ещё на трезвую голову, то сомнения в её небитой истинности нарастают неудержимо.

Документальным фактом является то, что 22 июня 1941 в природе не существовало никакого такого «советского народа». Не было, и всё. Первые упоминания о «новой исторической общности» под названием «советский народ» появились как результат натужного озарения кремлевских мыслителей только в середине 70-х годов прошлого столетия, в позднее брежневековье. До этого говорили «советские народы», «многонациональный Советский Союз». И. Сталин, уже после войны, пустил в оборот такой комплимент, как «единая семья братских народов».

Это была странная семейка: от разных пап и разных мам. Более того, от разных дедушек и бабушек. Большинство туркмен не подозревали о существовании литовцев — и наоборот. Братья и сестры в быту не понимали друг друга, а политически мечтали послать всю эту семью куда подальше. Ненависть к ней, как ничто иное, объединяла эстонцев и таджиков, украинцев и армян.

После бесшумного, исторически мгновенного развала Советского Союза нелепо тратить усилия, доказывая этот тезис. Но у нас отсчетом 41-й, а не 91-й. Поэтому важно понять, что СССР вошел в войну при огромной поляризации интересов народов, в разное время и по-разному вовлеченных потоком истории в состав «единой семьи». Их устремления резко расходились как на личностном, так и на социальном уровнях. Миллионы людей в Балтии, на Украине, в Крыму и на Кавказе, ставшие жертвами безумных репрессий сталинского режима, с надеждой отчаяния ожидали немцев.

Народы не бывают предателями. Им некого предавать. Сталин выслал с мест исторического проживания десятки народов. Формально — за массовое сотрудничество с оккупантами, сочтенное изменой. Но для очень многих крымских татар, чеченцев, калмыков немцы были «врагами моего врага». То есть, пусть и не задушевными друзьями, но естественными союзниками. На оккупированных землях это проявлялось зримо. Дойди немецкие егеря до Тбилиси и Еревана, выселять пришлось бы и Закавказье.

В 1941-м большинство украинских городов встретило оккупантов цветами и паляницами на рушниках. Быстро и повсюду было организовано местное самоуправление. Бывшие большевики охотно шли в бургомистры, бывшие чекисты — в полицию. Открылись церкви, вздохнул мелкий бизнес, было покончено с принудительной русификацией делопроизводства и образования.

Нужно было обладать бесподобным самомнением и упрямством Гитлера, чтобы так быстро и бесповоротно испортить, в целом, благоприятную для немцев идеологическую среду на оккупированных территориях. Дневники Геббельса, в истинности которых нет сомнений, говорят о многих попытках, его и Геринга, уговорить фюрера на четкую и скорую программу создания на территории СССР национальных независимых государств — понятно, в военно-политической орбите Германии. Гитлер раздраженно отмахивался. Он считал, что до победы и без победы от Германии потребуют слишком многого.

Оккупационное правление было жестоким, однако ужас, внушенный советской карательной практикой, нередко перебивал отвращение от нацистских зверств. Особенно наглядно это проявилось в тех краях, которые были заняты Советским Союзом после 1939 года как приз за пакт Молотова-Риббентропа. Когда в 1944 году на западе Украины объявили призыв в дивизию «СС Галичина», то добровольцев набралось на две дивизии. То же и в Латвии. Намеревались создать из волонтеров 15-ю дивизию — хватило и на 20-ю. В составе немецких войск сражались казацкие (они себя русскими не считали), татарские, среднеазиатские национальные вооруженные формирования. Многие показывали образцы отваги.

Национальное сопротивление советскому режиму продолжалось и после завершения войны. Оно надолго пережило Гитлера. Боевые действия многотысячной Украинской повстанческой армии (УПА) были невозможны без поддержки народа. «Лесных братьев» стран Балтии удалось рассеять после 10 лет массовых депортаций и широкомасштабных операций Советской Армии.

СССР никогда не был любимым Отечеством для многих народов, в него угодивших, и потому говорить о единых устремлениях, которые определили победу «великого советского народа», терминологически бессмысленно.

Немногим больше реальных исторических оснований называть участие СССР во Второй мировой войне Великой Отечественной войной. Её первая фаза — классический империалистический захват обширных территорий. Её второй стадии, уже после нападения Германии 22 июня 1941 года, присущи отчетливые признаки типичной гражданской войны.

Оставим в стороне происхождение возвышенного термина, тут слишком много от пропаганды. Стоит, впрочем, вспомнить, что впервые словосочетание «великая отечественная» было применено в России к Первой мировой войне, начало которой сопровождалось взрывом простодушного народного ликования во всех странах-участницах.

22 июня 1941 года — беспримерная веха в истории мировой пропаганды. Никогда прежде судьба не отводила населению большой страны столь краткого срока, чтобы сжечь всё, чему поклонялись, и поклониться всему, что сжигали. Еще накануне немцы официально считались надежными партнерами нашей страны, а их война против западных демократий сопровождалась сочувствием советской прессы.

За считанные часы, от предрассветных бомбежек до полудня, когда по радио растерянно выступил официальный глава Советского правительства Молотов, предстояло поменять плюсы на минусы — и наоборот. И так во всём — в политической риторике, в умонастроениях «рабочего класса и трудового крестьянства», в репертуаре театров и кино, в газетных карикатурах. Ничего странного, что при такой бешеной пропагандистской скачке были подхвачены риторика, образы и символы, позаимствованные у недавней, по тем временам, Первой мировой. Художники черпали скорое вдохновение в старых плакатах, и даже у знаменитой песни «Вставай, страна огромная!» есть прямые поэтические и музыкальные предтечи из 1914 года.

Из засекреченных архивов вытащили царский термин «великая отечественная» и тут же приладили его к новым обстоятельствам. Термин пришелся кстати и тогда, и много позже. Сталин лично реабилитировал «палача Суворова» и «царского прихвостня Кутузова», как бы приглашая к общей борьбе не только «беззаветно преданных делу социализма», но и всех патриотов единого Отечества.

Этот призыв поставил миллионы людей, которые любили свою страну, перед выбором немыслимой нравственной сложности. Гитлер бил Сталина, это было очевидно. Бил в пух и прах. То есть именно так, как то предвидели и предсказывали, шепотом и в самое ухо только самым близким друзьям, многие умные и образованные соотечественники. В отличие от лжи, заполонившей последующие холопские мемуары, предвоенное советское общество вовсе не являло собою однородную лягушачью икру. В стране сохранилось немало проницательных, вдумчивых аналитиков, просто разумных и наблюдательных граждан, которые сознавали беспросветную пагубность сталинской политики.

И вот настал момент, когда события подтверждали их правоту и самые затаённые мрачные прогнозы сбывались сполна и с нарастающей быстротой.

То была страшная правота, от которой на сердце становилось ещё тяжелее. Победа Гитлера несла торжество иноземному господству, позор и несчастья Родине. Победа Сталина означала национальную независимость, но при неизбежном продлении кровавых оргий тирана, которого многие, и не без оснований, считали ещё и безумцем.

В последние годы в нашей литературе, кино и, особенно, в популярных телесериалах катают вот такой сюжет. Герой — полковник (генерал, комдив) Красной Армии. Он отважен, умел и предан Родине, но все равно его арестовывают, терзают, требуют признать правдивость безумных обвинений. Герой все выносит, не признается, после чего вшивым зэком (вариант: рядовым солдатом) оказывается в зоне боевых действий, где себя блестяще проявляет. Некоторые драматурги идут по второму кругу: героя опять ни за что арестовывают, снова больно бьют, однако ни на воинской отваге мученика, ни на его боевом даровании это практически не отражается.

Недостатком подобных схем является даже не то, что в НКВД били много больнее, нежели иные современные драматурги это себе представляют. Сами герои, согласитесь, какие-то придурковатые. Сколько их не бей, а партия всегда права. Потом партия вышла из моды — ну и что? Её место заняла родина, которая, что бы ни вытворяла, неправой не бывает.

Бывает, ещё как бывает.

Через сталинские чистки, через ад голодоморов, расказачивания, раскрестьянивания, через «классовую ликвидацию» нэпманов, буржуазных специалистов, красного и белого офицерства, через бесправие «лишенцев» и мытарства «членов семей врагов народа» прошли многие миллионы советских граждан. Ничего, даже отдаленно подобного, Россия до большевизма не знала в самые мрачнее годы царской реакции.

Это не могло не отразиться на характере войны. В Первую мировую противник не сумел вовлечь в свои ряды ни единой боевой единицы, которая состояла бы из граждан Российской империи. Были пленные, однако предателями они не считались. Ленин и немногие иные «пораженцы», сидевшие в заморских пивных, считались выродками.

В гражданской войне 1918-1922 гг. самым крупным формированием «белых» была армия адмирала Колчака, численность которой на пике достигала 140 тысяч сабель и штыков. Тогда судьба Советского правительства висела на волоске. Русская освободительная армия (РОА) генерала Власова под конец 1944 года, когда исход войны был очевиден, превышала 150 тысяч военнослужащих, со своими танками и самолетами. А всего на стороне немцев воевало не менее полутора миллионов бывших советских граждан.

К осторожному употреблению термина «отечественная война» зовет и тот факт, что завершилась она не только изгнанием иноземных захватчиков, но прирезкой соседних земель. Их отторгли у Польши, Венгрии, Румынии, Японии, а древняя столица Восточной Пруссии Кёнигсберг стала исконно русским городом под забавным для тех мест именем «Калининград». Война началась захватом чужих территорий, завершилась захватом чужих территорий, а это явно не к лицу войне «отечественной».

Сколь ни сомнительны первые две составные части великой триады, часть третья вызывает еще более грустные вопросы. Да, победа стран антигитлеровской коалиции над германским нацизмом была и всемирно-исторической, и, без малейшего преувеличения, — великой. Ради неё народы Советского Союза понесли нестерпимые жертвы. Но досталась ли эта победа им, воевавшим, страдавшим, голодавшим? Они ли, солдаты и солдатские вдовы, герои и несчастные калеки насладились плодами её торжества? Если совсем просто: одержал ли «великий советский народ» эту победу или ему позволили её недолго подержать?

Давайте мысленно представим себе наш окоп в сражающемся Сталинграде. Ребята в обожженных ватниках, худых шапках, обмотках. Развалины, мороз, непроглядная тьма. Пули свистят — головы не поднять. Политрук с красными от бессонницы глазами, согнувшись в три погибели, проводит перед атакой последние идейные наставления. «Славные бойцы Красной Армии! — хрипло провозглашает политрук. — Тот из нас, кто выживет в этой атаке… Тот, кто пленит Паулюса и сломает хребет фашистскому зверю на Курской дуге… Тот, кто благополучно пройдет с боями до Берлина… Тот, кто восстановит из разрухи народное хозяйство… Тот, кто обеспечит своим трудом наш космический триумф… Кто не пожалеет сил ради построения к 1980 году материально-технической базы коммунизма… Кто благополучно переживет застой, «перестройку», лихие девяностые и отдаст свой голос за партию «Единая Россия»… Тот из нас, — тут политрук, подняв над головою пистолет, бесстрашно выскочит из окопа, — в честь 68-й годовщины великой Победы получит от благодарного государства малогабаритную квартиру в новом микрорайоне! А теперь вперед и смерть немецким оккупантам! Ура-а!».

Для того Сталинграда речь, конечно, маловероятная. Но ведь всё — правда. Именно так обошлись с народом-победителем.

Согласно преданиям, нашему Суворову принадлежит мудрость, согласно которой, война не закончена, пока не похоронен достойно последний погибший в ней солдат. В этом смысле Вторая мировая для нас не закончится никогда. Суворов наших дней должен бы изменить свою формулу примерно так: война не закончена до тех пор, пока последний выживший в ней солдат не получит от государства благоустроенное жилье с существенной скидкой на стремительно растущие коммунальные услуги.

Казалось, что тут у нас шансы сохраняются, хотя и шаткие. Но опять не сложилось. Во все предыдущие победные годовщины власти клялись обеспечить ветеранов квартирами. А на сей раз — молчок. К чему бы?

Это умолчание натолкнуло меня на мысль, которую я прежде неизменно гнал от себя. Моя жизнь, судьбы членов моей семьи казались слишком низкой точкой обзора, с которой никак не разглядеть величия мировых столкновений. С малых лет я гордился нашей Победой, упиваясь её торжественной абстракцией, но на деле никак на неё не претендуя. Да и с чего бы? Как говорил мой ровесник Высоцкий, «я не воевал, мне не довелось».

Но мой отец, его братья, брат моей мамы и муж моей тетки — они воевали все. Воевали по-разному, с медалями и без, но вот что касается квартир…

Впрочем, тут одним словом не скажешь. Поэтому я приглашаю тебя, дорогой читатель, к следующей части этих заметок. В кратких квартирных новеллках я постараюсь показать, что коммунальные кухни на двадцать семей — совсем не гиблая обзорная позиция для глобальных катаклизмов. А вы примерите на себя судьбы моей семьи — может, что и совпадет.